Лесной бродяга. Т. 2

– А, и ты тут! – сказал только американец.

– Как видишь! – отозвался бывший микелет с видимым пренебрежением, которому противоречила ненависть, светившаяся в его темных глазах.

– Так это тебя мои братья индейцы называют Пересмешником? – не без сарказма осведомился Эль-Метисо.

Глаза испанца под влиянием клокотавших в душе его страстей вспыхнули ненавистью; он устремил на метиса злобный, вызывающий взгляд и раскрыл уже рот, чтобы пустить по его адресу одну из тех ядовитых стрел, после применения которых самые миролюбивые переговоры переходят обыкновенно в военные действия, но Розбуа многозначительно дернул его за рукав, заставив промолчать.

Однако и сам канадец чувствовал, что его терпение начинает быстро истощаться; сознавая это, неумолимый враг индейцев старался только сохранить достаточно хладнокровия и спокойствия, чтобы выслушать предложения, которые ему могли быть сделаны, и в том случае, если бы щепетильная гордость позволила, – принять их ради спасения Фабиана.

– Я явился сюда, чтобы выслушать мирные, разумные речи, а язык Кровавой Руки и Эль-Метисо, как вижу, далеко отклоняется от намеченной цели! – проговорил Розбуа тем же серьезным, полным достоинства тоном.

– Мы сейчас же покончим с этим, – отвечал американец. – Вы прячете громадные сокровища. Но вас ведь всего трое, как нам известно, а нас намного больше. Мы хотим получить эти сокровища и получим их! Вот и все!

«Коротко, ясно и нагло, – подумал Хосе. – Интересно, как Красный Карабин переварит эту пилюлю?!»

Всякий другой, менее уверенный в громадном численном превосходстве своих сил и в своей собственной ловкости, хитрости и физической силе, невольно содрогнулся бы при виде выражения лица атлета-канадца в этот момент, так как, вопреки всей своей нежности и любви к Фабиану, Красный Карабин чувствовал непреодолимую потребность примерно наказать этих бандитов за их непозволительную наглость.

– Вот даже как! – воскликнул лесной бродяга, делая над собой усилие, которое досталось ему не слишком легко, особенно когда он видел перед собой наглую физиономию метиса, опиравшегося в вызывающей позе на стволы своей превосходной двустволки. – А на каких условиях желаете вы получить эти сокровища? – спросил он.

– На тех условиях, чтобы вы немедленно проваливали отсюда!

– С оружием и провиантом?

– С провиантом – да, но без оружия! – ответил Эль-Метисо, совершенно уверенный, что ему нетрудно будет, невзирая на данную клятву при заключении договора, предоставить трех безоружных охотников в руки своих диких союзников.

– Если бы эти негодяи не замышляли против нашей жизни, то при таком численном превосходстве для них было бы совершенно безразлично сохранить нам оружие или отобрать его! – шепнул Хосе канадцу.

– Это ясно как божий день и не подлежит ни малейшему сомнению, – кивнул тот. – Но дай мне возможность вывести этих мерзавцев на чистую воду!

Затем он продолжал уже громко:

– Не достаточно ли уже того, что мы предоставили бы в ваше распоряжение эти сокровища? На что вам еще три ружья на пятнадцать человек воинов?

– На то, чтобы лишить вас возможности вредить нам!

Канадец презрительно пожал плечами:

– Это не ответ! Вы имеете дело с людьми, которые могут все выслушать, нимало не смущаясь никакими угрозами и не поддаваясь никаким лживым обещаниям… Нам надо знать твердо, на что следует рассчитывать! – добавил он, обращаясь уже к Хосе.

Теперь уже старый ренегат повел речь:

– Ну, так я скажу вам, что Эль-Метисо по своему ко всем милосердию забыл упомянуть еще об одном условии!

– Каком?

– Чтобы вы сдались нам безоговорочно! – заявил Кровавая Рука.

– Да позволь же мне ответить этим двум лисицам с белыми хвостами и индейскими головами! – воскликнул Хосе, подтолкнув Красного Карабина локтем.

– Хосе, – остановил пылкого испанца серьезным тоном канадец, – с тех пор как мой сын вверил мне свою жизнь, на мне лежит священный долг, который я обязан исполнить свято, и в случае смерти я хочу предстать безупречным перед судом Всевышнего. Потерпим до конца!

Красный Карабин взглянул при этом на Фабиана, внимательно следившего за всем происходившим вокруг него, и во взгляде канадца выразилась вся его чистая родительская нежность к этому молодому человеку. Тот ласково улыбнулся старику, который счел себя вполне вознагражденным за свое геройское терпение.

– Эль-Метисо, – сказал он, – постарайся хотя бы на время забыть то, что тебе подсказывает твоя индейская кровь, и выскажи открыто, как подобает смелому, бесстрашному воину и христианину, чего ты хочешь от нас и как намерен поступить с нами, если мы сдадимся?

Но честность напрасно взывала к тому, в чьей душе не было места этому чувству. Эль-Метисо намеревался открыть только отчасти свои намерения и хотя был почти уверен, что достигнет желаемого, все же желал сберечь не кровь, а время и надеялся, что отважные охотники предпочтут неопределенную участь долгого плена смерти, от которой, по его убеждению, теперь уже ничто не могло их избавить.