Лесной колодец

— Табулетку. Мне давал в опилки поиглать.

— А я дров наносил, — доложил Витюшка, — хотел и по воду сходить, да дедушка не велел.

— Не надо, надсадишься, ужо сама принесу. По дождю-то не гуляйте, одежу не вдруг высушишь. Скоро папа придет.

Каждому бросается в глаза, что сыновья у Марии совсем разные: один светловолосый, голубоглазый, похожий на нее, другой чернявый. Век бы могли не знать друг о друге, а стали братьями, кажется, свыкаются понемногу. Спасая честь мужа и всей семьи, Мария старалась не обмолвиться ни на работе, ни перед соседками, какая нужда стронула их с места и пригнала сюда, хотя понимала, что горькую эту тайну долго не сохранишь: кто-нибудь проговорится, и Павлушка, когда подрастет, все же узнает о своей матери.

Только проводила ребят, нагрянули рабочие: серый осенний день недолог. В любую погоду работают, потому что лес нынче дороже золота. Простуженно забасили, затопали сапожищами, по углам навалили инструменту; уж как засядут да разомлеют с устатку, так не скоро выпроводишь. Снова вывози после них грязь…

Домой Мария пришла позднее всех. В комнате — теснота, повернуться негде. Своей мебели не было, но комендант выдал две кровати и стол. Арсений с отцом сколотили скамейки, теперь мастерили табуретку, захламив пол стружками. Мария подмела стружки, пихнула их в маленькую печку с плитой и жестяными рукавами. Хорошая растопка — быстро взялись подмокшие дрова.

Витюшка сопел над новой тетрадкой по чистописанию. Павлик забавлялся около Ивана Матвеевича, прилегшего отдохнуть: не понимает малец, что дедушке неможется, затеял играть в щекотку.

— Так смесно? А так? И-и-и! — взвизгивает Павлик, пытаясь добиться от старика ответной веселости.

— Да нету у меня щекотки, нисколечко не осталось! Зря стараешься, — спокойно говорил Иван Матвеевич и разрешал ребенку побаловаться. Когда Павлик слишком назойливо точился пальчиками к нему под мышки, он легонечко отпугивал его: — Идет коза рогатая за малыми ребятами…

Арсению надо было склеить приготовленную отцом табуретку. Поставил на плиту банку, чтобы сварить столярный клей, сам устроился поудобней покурить у огня. Неразговорчивый стал. Лицом осунулся, складки на щеках завернулись еще глубже, все хмурит свои кустистые брови, зеленоватые глаза смотрят из-под них как-то затаенно.

В комнате без того тяжело пахло мокрой одеждой и табаком, да еще прибавился вонючий запах клея. Ненадежный электрический свет-моргун начал меркнуть, совсем сжался над навалившейся темнотой, виден был лишь красный волосок лампочки, и тот дотлел. Каждый вечер так: то раскалится добела, то покраснеет, потому что свет от локомобиля, а в него, как в печку, надо вовремя дрова подкидывать, чтобы ходко крутился.

— Пьяный, поди, кемарит коло машины, — определил Иван Матвеевич.

Мария, стиравшая ребячьи одежки, вытерла о фартук руки, хотела было вздуть лампу, но электросвет вдруг опять проклюнулся, с минуту поколебался, готовый погаснуть, и разгорелся по-прежнему.

— Что ни толкуй, а казенный угол — не дом родной, — сказал Иван Матвеевич, видимо, припомнив деревню. — Надо нам, Арсений, о своем жилье подумать. Пока я не залежался, хоть бы сруб поставить.

— Сейчас бревна не привезешь, это уж зимой по снегу.

— Давай, начнем по выходным матерьял заготовлять. Я уж и место для избы облюбовал: там, к сосняку поближе, песчано, тоже реку хорошо видно.

— Деньги потребуются, — с некоторым раздражением отвечал Арсений, не потому, что не одобрял задумку отца, а поддаваясь мрачному настроению от усталости, от невзгод, которые выпали на долю семьи по его милости.

— Понятное дело, дом в деревне продадим. Мария, напиши матери, чтобы покупателя нашла. Деньги пришлет по почте, — обдуманно говорил Иван Матвеевич.

До сих пор и Арсений и Мария старались не заводить речь о продаже дома, предоставляя распоряжаться им отцу, и вот он, как хозяин, принял решение, показавшееся обнадеживающим.

— Деда, нарисуй, какой будет новый дом, — попросил Витюшка.

— Чай, дело знакомое, сваляем как-нибудь по бревнышку. А рисовать-то не умею.

Но Иван Матвеевич все же натянул на нос очки с ниткой вместо дужки и начал неумело выводить карандашом на газете.

— Значит, три окна по фасаду… Здесь кухонное окно… Сюда пристроим крылечко… — объяснял он, и все, сгрудившись к столу, пытались представить себе будущий дом, который сулил совсем другую жизнь.

Попили чаю. Павлик уснул на кровати у дедушки, Витюшке постелили на придвинутых скамейках. Свет дважды мигнул — сигнал того, что скоро его выключат, — минут десять еще погорел и медленно погас. Смолк ухающий гул локомобиля, тотчас поселок придавила темнота. По-прежнему шебаршил по стеклам дождик, шнырял по улице ветер, натыкаясь впотьмах на постройки. Глухомань. За стеной долго не могли утихнуть о чем-то спорившие мужики из сплавной конторы, временно прикомандированные на заготовку леса.