Лесной царь

Он опустил голову, почувствовал, как меняется в лице, и, точно превозмогая острую боль, промолвил:

— И то правда. Что тебе до гайдука, попросту говоря, разбойника, которого может безнаказанно убить последний цыган?!

Станка рассердилась, но видно было, что слова эти кольнули ее в самое сердце.

— Может, и так, если бы ты позволил себя убить!

— Да… смотря кому. Кой-кому, пожалуй, и позволил бы.

— Вот оно что! А кому же это?

— Вот, если хочешь, тебе ружье, и будешь знать кому!

Не говоря ни слова, не раздумывая ни секунды, Станка, прыгая с камня на камень, перешла речку, подошла к нему, взяла из его рук ружье и с какой-то злорадной усмешкой сказала:

— Отойди-ка малость назад!

Джюрица отступил шага на два и с изумлением и опаской стал ждать, что будет.

Девушка взвела курок, наставила ружье прямо ему в грудь и, словно раздумывая, спросила:

— Я не шучу, ты меня знаешь. Говори — стрелять?

— Стреляй!.. Я же сказал.

Станка нацелилась… В этот миг за их спиной послышалось посвистывание. Девушка бросила ружье Джюрице, быстро повернулась, перемахнула, как заправский парень, одним прыжком речонку, схватила кувшин с водой и быстро поднялась на поляну. Навстречу ей спускался мальчонка, который шел по воду.

— Станка, погоди, я наберу воды — и пойдем вместе!.. Слышала о Джюрице?

— А что? — спросила она и остановилась.

— Он хотел убить старосту, писарь подошел пожать руку, а Джюрица тресь его по морде: «Не подходи, дескать, к гайдуку!» А утром, сказывают, скрутил по рукам и ногам всех жандармов в уездной управе и отобрал у них ружья и порох.

— Ступай и не мели вздора! — бросила Станка и пошла через поле, задумчивая и взволнованная.

Сначала необычные слухи о смелости Джюрицы, потом эти его чудные, без обиняков речи о себе, о ней и, наконец, последнее — как не моргнув глазом стоял он перед дулом ружья, — все это было так необычно, что она почувствовала себя совершенно покоренной и крайне заинтересованной. Пусть не довелось ей повидать ни вампира, ни филина-пугача, зато теперь она может похвастаться (сама перед собой), что взяла у гайдука ружье и целилась ему в грудь. «Эх, кабы не помешал этот мальчишка, — подумала она, — ей-богу, выстрелила бы, да так, чтоб пуля просвистела у самого уха, вот тогда бы поглядела, что бы он делал… Проклятый мальчишка!..»

И Станка не могла уж ни о чем другом думать; неожиданное и странное появление Джюрицы глубоко запало ей в душу. Особенно же запечатлелось в памяти его решительное и необычное объяснение… Сколько раз слышала она всевозможные объяснения — разумеется, в любви, — но никогда ей не говорили такого: «Вот тебе ружье и уверься!» И как он недвижимо стоял, когда дуло было направлено прямо ему в грудь! Это необыкновенный человек…

А Джюрица, поймав на лету брошенное ружье, быстро зашагал вниз по речке. На лице его блуждала блаженная улыбка, глаза непрестанно бегали по сторонам, такой радости он никогда еще не переживал за всю свою жизнь. Девушка, до сей поры не хотевшая на него и взглянуть, разговаривает с ним, да еще и шутит! «Нацелилась из ружья, словно я малый ребенок, испугаюсь. А глазищи, как ножи, колют!..» Джюрица отлично сознавал, что в его душе родилось какое-то новое, ранее незнакомое ему чувство, которое заставляет по-новому смотреть на жизнь.

К счастью, Джюрица вовсе позабыл о своем положении, иначе это новое чувство лишь разбередило бы раны и увеличило страдания…

IX

Спустя несколько дней власти объявили Джюрицу гайдуком и разослали по всем общинам приказ неустанно следить за передвижением разбойника и постараться либо изловить его, либо убить. На том дело и стало. Видимо, власти решили ждать более тяжкого преступления и тогда уж предпринять серьезные меры.

Между тем Вуйо действовал. В день получения приказа о Джюрице в доме Вуйо собралось шестеро мужчин. Поздно вечером пришел и скрывавшийся до тех пор в Войковцах Джюрица. Угостив всех хорошим ужином, Вуйо стал готовить их на дело. Кроме известных уже нам Пантоваца и Косты, пришли двое пожилых мужчин; одного из них знал весь уезд под именем Миты Сремаца. Он нанимался во многих селах на работу, но нигде подолгу не задерживался. Все знали Миту как бездельника и пьяницу, но никому и в голову не приходило подозревать его в злодеяниях. Второй, тоже немолодой, по имени Новица, уверял, будто он черногорец. Новица больше жил в городе, маклерил у торговцев по купле-продаже хлеба и слив. Двое других были односельчане Вуйо, молодые парни, которым едва исполнилось по двадцать лет.

Поужинав и закурив, Вуйо принялся излагать свой план «боевых действий».