Лесной царь

Подняв головы и увидев Джюрицу и Пантоваца с направленными на них ружьями, парни перепугались. Сретен, шедший впереди, поднял было косу, словно намереваясь куда-то двинуться, но, увидав, что ни один из его друзей не шевельнулся, застыл в нерешительности: то ли бросить косу, то ли так и держать ее поднятой. Впрочем, все колебания кончились, как только Джюрица крикнул:

— Бросайте косы!

Все косы упали на землю, косари побледнели от страха, а их взоры приковали к себе ружейные дула.

— Снимайте пояса, а ты, Евто, вяжи их всех подряд! — приказал Джюрица и сделал шаг вперед.

Вскоре все были крепко связаны, Евто остановился в ожидании, что последует дальше.

— Свяжи-ка, побратим, и его! — сказал Джюрица, подходя к связанным косарям, а Пантовац принялся связывать Евто.

— Ну, Сретен, — начал Джюрица, — слыхал я, будто ты меня эти дни все ищешь… сказывают, похваляешься убить меня, так, что ли?.. Вот я и пришел повидаться и, так сказать… спросить о твоем здоровье.

— Слушай, Джюра, врут люди! — пролепетал Сретен, бледнея все больше и больше. — Клянусь богом, сам знаешь, люблю тебя… как бы сказать… как… бр… как… брата, да именно как брата… А люди… тьфу…

— Что ты велел сделать Йово и Станойле, когда они будут в карауле?

— Я, ей-богу, ничего. Говорю тебе, люди…

— А разве все эти не поклялись тебе намедни помочь убить меня?

— Кто, я, что ли? — крикнул Пая. — Храни бог! Я всегда, брат, говорил, надо оберегать тебя, как родного…

— Кто только сплетни разносит? — допытывался еще кто-то.

— Что ты их тут допрашиваешь… черт бы их побрал! — крикнул Пантовац. — Найди им еще адвоката… Ложись, ты! — крикнул он Сретену, который мигом растянулся на траве. И вдруг, рассекая воздух, взвизгнул упругий кизиловый прут, и нежданно-негаданно на Сретена посыпался град ударов.

При первых ударах Сретен лишь извивался, бледнел, морщился, его всего так и подбрасывало, но на шестом, точно его кольнули иглой, парень поднялся на колени и завопил благим матом:

— Ой, я несчастный, погибаю! Довольно, богом тебя кляну…

Пантовац ткнул его прикладом и, не обращая внимания на отчаянные вопли, продолжал свое дело. Отсчитав тридцать ударов, он остановился, Джюрица подошел к Сретену, нагнулся над ним, провел острым ножом по кончику его уха и, улыбаясь, сказал:

— Это тебе памятка, на всякий случай… Не хочу тебе уродовать уха, поскольку ты не женат, но шрам останется, чтоб помнил, как поднимать руку на людей, которые тебе зла не причиняют. А вас, — обратился он к другим парням, которые от страха едва стояли на ногах, — на первый раз прощаю, но впредь от пули в спину вам не уйти. Сейчас ступайте и рассказывайте, какую награду получили за голову Джюрицы.

И тут же, повернувшись, разбойники подались вдоль ручья, протекавшего мимо усадьбы Дикича, где укрывалась теперь Станка и где их уже поджидал обед. Очутившись в чистом поле, которое пересекал ручей, гайдуки увидели всадника и поняли, что встречи с ним не избежать. Джюрица узнал в нем священника.

— Поп! — сказал он, и тень детского смущения пробежала по его лицу, но он быстро отогнал это чувство, которое было ему неприятно, и сказал Пантовацу: — Если я с ним задержусь, ты иди вперед и подожди меня в кустах.

— Зачем тебе этот поп дался? — проворчал недовольно Пантовац, который был голоден и спешил на обед.

— Ничего, брат, иди, иди! — ответил Джюрица смущенно.

Священник тоже заметил их издалека, но, понимая, что деваться некуда, продолжал ехать прямо на них.

— Бог в помощь, дети мои! — сказал он, еще не поравнявшись.

Сутулый Пантовац сгорбился пуще прежнего, опустил голову и неопределенно махнул рукой возле уха, что можно было принять и за приветствие, и за желание почесать у себя за ухом.

Джюрица учтиво снял шапку, смиренно подошел к руке священника и почувствовал, что краска снова заливает лицо.

— В село, батюшка? — спросил он почтительно, как это обычно делают крестьяне при встрече со священником.

— Да вот, еду! — ответил поп, оглядываясь на Пантоваца, который прошел вперед, не останавливаясь. — У бедняги Ильи ребенок умер… А кто это?.. Наверно, Пантовац?

— Да! — промолвил Джюрица, слегка нахмурившись; по лицу нельзя было разобрать, то ли неприятен ему этот вопрос, то ли неприятен сам Пантовац.

— Вот я непрестанно о тебе думаю, никак не выходишь ты у меня из головы. Что с тобой сталось, Джюра?.. Я крестил тебя, у меня на глазах ты вырос, и я так радовался, надеялся, что из тебя получится толковый парень. Правда, отец твой, царство ему небесное, не научил тебя ничему хорошему… дело известное, не в обиду тебе будь сказано, хоть он и твой отец, но ты, братец, казался мне другим.

— Эх, батюшка… что поделаешь, такова, видать, моя судьбина… Малость от отца, малость от других… и вот!.. — ответил он, вздохнувши.

— Да, да, знаю… эти другие твои учителя — лютые враги тебе… Ты был… ты мог бы стать примерным хозяином, тружеником, это они толкнули тебя на скользкий путь. И сейчас ты должен из-за них мучиться, рисковать головой ради их выгоды.