«Ну и глуп же я! — думал он, топчась у калитки, не зная, то ли входить, то ли вернуться назад. — Бросить такую компанию!.. А что мне делать тут? Спать или смотреть на нее, хмурую и злую?.. Горше всего, что слова не вымолвит: молчит, нахмурится вдруг и думает, думает… Нет конца-края ее думам… А о чем ей размышлять? О доме, о деревне, о матери, об отце? Нет, конечно! Ведь ее прогнали, в шею вытолкали, да и не до родных ей! Обо мне и о себе?.. Нам один конец, чего тут мозговать!.. Я все для нее делаю… все у нее есть, точно у какой госпожи: работать не работай, ешь, пей — не хочу, чего же больше! Что еще нужно человеку?.. А Васа мне кажется подозрительным: мы все пьем, веселимся с девочками, а он все глядит исподлобья и вроде бы больше всего следит за мной… Да, именно за мной, от этого взгляда я и убежал, и хорошо сделал… До чего не нравятся мне его глаза! Лучше сидеть дома… Черта с два… Тут
Джюрица решительно толкнул калитку, вошел во двор, закрыл ее за собой и заложил толстой колодой. Держась за стену и спотыкаясь под скользким подстрешьем, он добрался до двери, прислушался и легонько постучал. Спустя несколько секунд отворилась дверь из комнаты и послышалось шлепанье босых ног по земляному полу.
— Кто там? — спросил изнутри сердитый женский голос.
— Отворяй, озяб, до ниточки промок! — ответил Джюрица.
Дверь отворилась; за ней зияла такая же густая, непроглядная тьма. Джюрица вошел внутрь.
— Зажги-ка свет, ослепнуть можно в этой проклятой темнотище!
— Для чего тебе? — спросила Станка. — Как же я по целым ночам сижу одна и ничего, терплю.
«Видали, обиделась, что сидит одна, вот и дуется! Ей-богу, я тебя всю ночь стеречь не стану!»
— Подумаешь, одна, живешь, как барыня… Чего тебе не хватает?! — сказал он вслух.
Станка зажгла свечу и опустилась на грязные рядна, постеленные прямо на полу. От стоявшей тут нее небольшой четырехугольной железной печки нестерпимо несло жаром, в комнате было душно.
Джюрица начал раздеваться. Станка, окинув его быстрым взглядом, опустила глаза и уставилась на его грязные башмаки…
Оба они, чтобы не отличаться от жителей улицы, переменили одежду. Джюрица носил тяжелые кованые ботинки, широкие суконные штаны, какие носят палилулцы, короткий, на подкладке, пиджак, купленный у одного сремца, а на голове небольшую остроконечную шапку. Станка, как и все женщины той улицы, ходила в темном шерстяном платье.
— Странно, что ты опять не напился! — заметила она, зло усмехнувшись. — Ждала тебя не раньше чем на заре.
— Слушай, не приставай! Был там один… черт его знает… Показался подозрительным… вот я и ушел подобру-поздорову.
Раньше подобные слова напугали бы Станку, начались бы расспросы, догадки, кто бы это мог быть, но теперь Станка словно и не слышала и только, поглядев на него, пожала плечами.
— С кем же ты там был? — спросила она испытующе деланно веселым голосом.
— Да так… наши все.
— А почему ты не рассказываешь, как вы угощаетесь там с девушками? — продолжала она, весело улыбаясь, словно то, о чем она спрашивала, ее действительно радовало и занимало.
Джюрица удивился; легкая краска залила его лицо, но Станка при слабом свете свечи ничего не заметила.
— Откуда ты знаешь? — спросил он и тотчас пожалел, что так необдуманно задал вопрос. — Что мне тебе говорить… должна понимать, с кем я вожу компанию, а там, где мы бываем, кого только нет.
— Хорошо, но почему ты скрываешь от меня?
— Что скрываю? Все тебе, что ли, надо докладывать — с кем сяду, с кем словом перекинусь?..
— Не нужно все, но хотя бы… что-нибудь можно и мне знать, — возразила она, улыбаясь. — В самом деле, что это за девушки, красивые, да?
— Ого… знаешь какие — горожанки: кожа белая, а руки — как вата, — ответил он и посмотрел на ее крепкие, налитые, сильные руки.
Станка невольно спрятала руки и, притворяясь, будто нисколько не сердится на него и не видит в том ничего предосудительного, продолжала любопытствовать:
— И как же, милый, пьют они с вами? И что делают?.. Заигрывает ли какая?
— Пьют порядком, ну и озорные, конечно… — ответил Джюрица. Ему было приятно вспоминать, он увлекся и принялся рассказывать. — Одна все вертится вокруг меня, хочет поить из своих рук и все в таком роде… чего только не вытворяет… А дьявол Пера все ее подговаривает дразнить меня. Сказали ей, будто я не женат, вот она и липнет, обхаживает… Так… надо же посмеяться.
— Скажи мне, но только правду, кто тебе больше нравится — она или я?
— Чего спрашивать, сама ведь знаешь: горожанка не про нашего брата, крестьянина. Ей бы только деньги выманить… а ты другое… Мы эдак, по-деревенски…
— Знаю, но если бы она не ради денег, а… как я?.. — спросила Станка, сжимая изо всех сил дрожащие губы.
— Ну, такого в жизни не бывает… она горожанка. Она без денег никуда, а ты вот все оставила…
Словно только теперь осознав огромную жертву, принесенную Станкой, Джюрица размяк, подобрел и, подойдя поближе, обнял ее.
— Ты для меня все! А горожанки… тьфу…
Станка опустила голову, ничего не ответив на эту нежданную ласку.