Лесной царь

Шел третий, месяц, как они поселились в Белграде. Приехав в город, Джюрица ни к кому не обращался, никому не поверял своих тайн и сам обмозговал, как им скрываться в этом большом городе. Словно гонимый со всех сторон волк, что забирается в непролазную лесную чащу, Джюрица, побуждаемый каким-то неясным инстинктом самосохранения, нашел обособленную, укромную и надежную комнату и, забравшись в нее, как в нору, ждал, чтобы сошел снег и зазеленевший лес снова принял его под свою тихую сень…

Жил он, как живет зверь, ежеминутно готовый услышать громкое улюлюканье облавы. Днем спал, а ночью бодрствовал. И жизнь эта была необычна. Поначалу он не смел и носу казать из дому. Выходила и покупала все необходимое Станка. Потом познакомился с жившим по соседству банатцем Тимой. С ним вместе начал изредка заходить в кафану. Здесь собиралась довольно пестрая публика; эти люди, видимо, тоже показывались только по ночам, а днем, как кроты, забирались в свои хорошо скрытые темные норы. Любопытство тут считалось тяжким преступлением: живи как знаешь, никто тебя не спрашивает, кто ты и откуда. У каждого было немало причин скрывать, как он живет и каково его положение, и потому никто не хотел, чтобы его об этом расспрашивали, и никто не проявлял никакого интереса к чужим заботам.

Джюрицу знали по имени, разумеется, по ложному, стоявшему в паспорте; а паспорт был выдан на имя Милоша Йокича, родом из Доне Трешне. Ни о чем ином его не спрашивали, хотя каждый из его новых знакомых мог с уверенностью сказать, что на душе у этого высокого русого парня, глаза которого смотрят так простодушно и ласково, лежит по меньшей мере одно убийство. Вся эта публика была всегда настороже. О намерениях полиции здесь обычно узнавали заранее и сообща старались им помешать. Если для этого требовались деньги, все охотно их давали. Давал и Джюрица, и всегда по две десятки, хотя просили одну. Этим он снискал в компании особое уважение.

Как-то Джюрица заметил, что посетители помоложе в одно и то же время удаляются в отдельную комнату и больше в тот вечер не показываются. Присоединился и он к ним.

В комнате, куда привели Джюрицу, сидели три молодые женщины, ядреные, привлекательные, одетые по-городскому. В затворнической жизни, которую он вел, любое развлечение было желанным, а такое — настоящей находкой. С тех пор Джюрица не пропускал ни одного вечера, чтобы не провести его в новом и для него, крестьянина, весьма любопытном обществе. Он тотчас познакомился со всеми девицами, и вскоре одна из них стала ему близкой и весьма желанной подругой. Джюрица не жалел денег, Маца щедро рассыпала чары и ласки, и, таким образом, был быстро проторен путь к дружбе. Пили и веселились каждый вечер…

Смерклось. Джюрица крадется вдоль низеньких, занесенных снегом домишек; ежится под натиском холодного ветра, который срывает с крыш снежную пыль и засыпает ею противоположную сторону улицы. Шагает осторожно, с опаской, вздрагивая и пугаясь каждого звука, каждого прохожего. Но вот он проскальзывает в кафану и при виде знакомых беззаботных лиц приободряется, забывает о своих страхах и накидывается на горячительное.

— Эй, молодой человек, не торопись, — обращается к нему дядя Тима. — Ночь долгая! Там уже твои начали.

— Пускай себе! — улыбаясь, говорит Джюрица и потчует дядю Тиму табаком. — Скрути-ка из моего.

— Да я не охотник до хорошего табаку, предпочитаю простой. Слыхал, что случилось с нашим Пантой?

— Нет. Что такое?

— Ничего. Поймали его нынче ночью на сборе урожая, сейчас отдыхает в полиции. Эх-эх-эх… до чего беспечна молодежь!

— Ты-то разве не нюхал кутузки, а? — спросил какой-то палилулец.

— Не то что не нюхал… но остерегаюсь.

— Вот уж эти старики, — вмешался третий, — мелете вздор, будто мы ничего не знаем, а ведь только для тебя мы трижды подкупали свидетелей.

— Вот те на. Кто же говорит, что мы ангелы!

Когда компания увлеклась разговором, Джюрица незаметно шмыгнул в другое, более интересное для него общество.

— Маца, вот и твой хахаль! — крикнул один из посетителей, едва лишь на пороге появился Джюрица.

Чуть-чуть сутулясь, встала из-за стола и пошла ему навстречу ясноглазая, живая и порывистая блондинка.

— Где же ты, Миша, куда запропастился? — спросила она, кладя ему на плечо белую пухлую руку и пожирая его полными страсти глазами.

Джюрицу всякий раз смущали ее нежные белые руки, и он, не находя в первые мгновения слов, чтобы высказать свое восхищение, бормотал что-то бессвязное.

Усевшись на стул и посадив девицу рядом, Джюрица взял ее руку, погладил мягкую, как атлас, кожу, потрепал ее по щеке, потрогал шелковистые надушенные волосы, не в силах оторвать от нее взгляда…

— Ну и пахнешь ты! — промолвил он после долгого молчания.

— Что? — улыбаясь, спросила она.

— Волосы… и вся ты пахнешь… Почему это?

— А разве ваши девушки не пахнут?

— От них несет потом. Но ведь они работают, а вы барствуете.

— Разве мы барыни?

— А кто же?.. Горожанки…

— Лиза, — обратилась она к подруге, — слышишь, что говорит Миша: от их девушек несет потом… ха-ха!

— Приятный запах…