Лесной царь

«Ох, как приятно дышать! Возвращается что-то светлое, сладостное… Но что это — он закован? Руки и ноги прикованы к полу или еще к чему, он не в силах ими шевельнуть. А-а, его связали, как когда-то пристав Мита… Джюрице вспомнилось, как было больно тогда, но сейчас все это тяжелее, мучительней. Он открывает глаза и видит много людей с блестящими пуговицами на груди. Все смотрят на него с каким-то особым любопытством; он даже замечает в их лицах сочувствие. «Гляди-ка, ведь они обыкновенные люди. Вон как ласково на него смотрят… А куда ушли те, со страшными глазами? Нету их больше, эти совсем другие…»

Люди расступаются и дают кому-то пройти. Вот приближается чье-то бородатое сухое лицо и смотрит на него с любопытством, и опять Джюрица видит в этом взгляде сочувствие.

— Сдавили ему горло, вот он и потерял сознание. Сейчас очухается, — заметил один из стражников.

Джюрица пришел в себя и сморщился от боли в локтях.

— Выведите его во двор, пусть придет в себя. И ноги развяжите. Для чего это вам? — приказал начальник и вышел.

Джюрицу, со связанными руками, вывели во двор. Двое держали конец веревки, которой он был связан.

Рассвело, все предметы уже были отчетливо видны…

— Где девушка? — спросил начальник.

— Не она ли там?.. — сказал Митар, увидав что-то пестрое у забора.

— Она самая, убита! — закричали другие.

Начальник и Митар подошли к изгороди. Станка лежала ничком, как-то согнувшись, и, казалось, опершись на локти, прятала в ладонях лицо. Митар осторожно перевернул ее, посмотрел на закатившиеся глаза, приложил ухо к груди.

— Кажись, еще жива. Что-то в ней теплится, не то дышит, не то сердце бьется.

Начальник нагнулся, приложил ухо.

— Жива, сердце бьется. У кого бинты? Погляди, куда угодила пуля!

— Бинты и лекарства у Петра, — ответил Митар. — А, вот, в грудь! — воскликнул он, увидав с правой стороны груди кровь.

— Бедняжка, вряд ли выживет. За что ты убил ее, несчастный? — обратился он к Джюрице.

А Джюрица, нахмурившись, с презрением смотрел на неподвижно лежащую страдалицу. В глазах его горело злорадство, однако он не проронил ни слова.

Начальник растерялся; за что браться сначала? Нужно привести в чувство Станку, перевязать ей рану, вызвать общинные власти и Станкиных родителей, нужно что-то делать и с домочадцами Йово, произвести в доме обыск.

* * *

Лишь к вечеру прибыл начальник со связанными Джюрицей и Йово в город. Станку он оставил у родителей и послал туда врача. Осмотрев ее, врач выразил надежду, что девушку удастся спасти.

В городе начальника ждали неблагоприятные известия. Полицейский пристав встретил его перед уездной управой и на вопрос, как обошлось с Новицей, ответил:

— Убит.

— Как! Кто его убил? — крикнул сердито начальник, слезая с лошади. — Рассказывай, как могло это случиться? А вы отведите этих двоих наверх и ждите.

— Стражник убил. Мы подкрались к его жилью; осмотрели сначала местоположение дома, и мне показалось подозрительным одно оконце над самым оврагом. Я поставил там Добросава и приказал быть начеку. Потом с остальными тремя стал перед дверью и громко постучал. Ответа ждали долго. Постучали опять. В доме отворилась дверь из комнаты, и женский голос спросил: «Кто там?» Ну, я, конечно, ответил и требую отворить, а она просит немного подождать, оденется, мол. Вдруг слышу Добросав кричит: «Стой! Стой!» — и бац! Бежим туда и видим: Добросав прыгает в овраг. Подходим — тот лежит в овраге, а Добросав дергает его за руку. «Что случилось?» — спрашиваю я у Добросава. «Я стою, говорит, под окном и жду, притаился, а он вдруг плюх из окна, как мешок. Я крикнул ему раз, другой, а как увидел, что он поднимается, открыл огонь и… готово…»

— Неужто наповал? — спросил начальник, хмурясь.

— И пикнуть не успел. Вон во дворе. Жену я посадил, а в доме оставил засаду.

«Сам дьявол им помогает! — подумал начальник, входя во двор. — Но ничего, в руках у меня эти двое, а если Станка поправится, мы полегоньку распутаем узелок, и там…» На этом его мысль оборвалась, он увидел лежащего на зеленой траве мертвого Новицу, вокруг толпились жандармы.

XXVII

На белом хлебе!.. Как далек он был от этой мысли и как вздрагивал от ужаса, когда слушал рассказы об этом черном дне… Его поражало, что человек, который знает, наверняка знает, что завтра умрет от пули, живет, ест, пьет, спит, думает… Джюрица считал, что на это способны лишь исключительные люди. А вот и для него настал час поглядеть на самого себя в таком положении, и он дожил до того самого дня, и он со смаком ест бурек[17], который прислал ему содержатель харчевни Митко, пьет старое вино и угощается дорогим табаком начальника… Что значит живая душа!

До сих пор от него скрывали день казни. Сегодня же утром его отвели на верхний этаж, в чистую, светлую комнату. Посредине стоял большой круглый стол, застеленный чистой простыней (с постели стражника), крепкая, прозрачная сливовица искрилась в графине. Вокруг выстроились тарелки, а в центре, рядом с графином, стояла миска с брынзой и каймаком.