Лесные качели

Однажды я проснулся посреди ночи и, лежа в темноте, ощутил свое тело громадным, пустым, неподвижным. И там, далеко, в темноте, на самом кончике моей бесконечной и неподвижной руки кто-то тихонько плакал. Слезы капали на мою руку и щекотно сползали по ней. Я пошевелил пальцем. Что-то встрепенулось и, прошуршав как птица, забилось в темный угол за шкафом. И затаилось там. А может быть, мне все это приснилось, потому что, когда я открыл глаза, Динка спокойно стояла посреди комнаты, и в свете уличного фонаря лицо ее казалось очень бледным и чужим.

— Ты как сюда попала? — спросил я.

— Это неважно, — сказала она. — Вставай, нам надо идти.

От злости я окончательно проснулся, но вставать и не подумал.

— Никуда я не пойду! — шепотом заорал я. — Черта с два.

— Нет, пойдешь, — сказала она. — Или ты просто трус.

— Ничего я не боюсь, — сказал я. — Просто мне надоели ваши фокусы. Огурцы, птички, подтексты. Говори, что надо, и оставь меня в покое. Я, между прочим, спать хочу.

— Так, значит, не пойдешь?

Ее голос задрожал — вот-вот разревется, а то еще истерику устроит. Этого только не хватало…

— Зажги свет, — говорю.

— Нет, — говорит, — света я не зажгу.

Голос дрожит, но опять эта глупая значительность, будто стоит зажечь свет и сразу бог знает что случится.

— Ах так! — говорю. — Ну я сам зажгу.

Вскочил и, накинув на плечи одеяло, пошел к выключателю.

— Не надо, — говорит. — Не зажигай.

Плачет она там, что ли?..

— Мне что, — говорю. — Можно и не зажигать.

Обратно на кровать лег. Тупость на меня какая-то нашла. Лежу, в потолок смотрю. Большой, пустой и неподвижный. И она молчит, всхлипывает там в темноте и молчит. Что делать? Вдруг опять встрепенулась, зашуршала и прочь бросилась.

— Постой!

Я вскочил, наскоро оделся. А, черт, думаю, выкинет еще какую-нибудь пакость. Они в этом возрасте на все способны. А это бревно никого не пожалеет.

Мы вышли на улицу и некоторое время шли молча. Она была задумчива и сурова. Я решил ни о чем не спрашивать. Внезапно она схватила меня за руку и, прежде чем я успел что-то сообразить, скрылась в ближайшей парадной. Я растерянно посмотрел ей вслед, огляделся вокруг.

Здоровенный парень шел мне навстречу. Поравнялись. Заметив мой настороженный взгляд, парень остановился и попросил прикурить. Я дал ему спички. Прикуривая, он скользил по мне оценивающим взглядом.

— Хорошая погода. — Он покачнулся и стал завязывать шнурок. — Выпить не хочешь? — спросил он, разгибаясь.

— Поздно уже, — сказал я.

Он улыбнулся, неожиданно открыто и смущенно.

Я пошарил по карманам, нашел рубль и протянул ему.

— Не… — отказался он. — Один я не буду. А так, за компанию…

— В другой раз! — сказал я и сунул рубль в его нагрудный кармашек.

— Ну ладно, — согласился тот. — За мной не пропадет.

И, улыбнувшись мне на прощанье, исчез за углом, Как только он ушел, Динка вышла из парадной.

— Куда он пошел? — Голос был подчеркнуто спокоен.

Я указал за угол.

— Говорил что-нибудь?

— Я дал ему рубль.

— Зачем?

— Ему выпить хочется.

— А… — Она недоверчиво и пытливо посмотрела на меня.

Только потом я понял ее взгляд и весь комизм ситуации. Конечно же, она не знала этого парня и, разыграв всю эту историю просто так, для интереса, усомнилась, не раскусил ли я ее и не разыгрываю ли в свою очередь.

— Бежим! — скомандовала она, и мы побежали.

Она рассматривала номера домов. Наконец достала из сумочки письмо, протянула мне.

— Поднимешься на самый верхний этаж и опустишь это письмо в ящик первой двери справа. Буду ждать в скверике напротив.

Я молча взял письмо и сделал все, как она велела.

Потом мы еще некоторое время петляли по улицам. Зашли в один темный двор.

— Жди тут, — приказала она и, как-то непонятно и глухо рассмеявшись, убежала.

Я остался стоять во дворе и стоял там довольно долго.

Пошел дождь. Может быть, наступало утро.

Из дома вышел мужчина с мусорным ведром. Высыпал его рядом с баком, поковырял кучу ногой, вздохнул и пошел обратно.

— Стоишь? — проворчал он, проходя мимо. — Тут давеча один достоялся.

Подошли три парня, окружили.

— А этому что надо? — сказал один. — Он не с нашего двора.

— Да, — согласился другой. — Он не с нашего двора.

— Чего тебе тут надо? — спросил третий.

— Я не с вашего двора, — сказал я. — Я детдомовский.

Это их несколько обескуражило, и, потоптавшись в сторонке, они разошлись по домам.

Динка все не возвращалась. Дождь усилился. Утро точно наступило, и я пошел домой.

Несколько дней спустя до меня дошел смысл этой бредовой ночи. Не смысл, а вернее отсутствие его. Потому что единственное, что имело хоть какое-то подобие смысла, это было письмо, которое я отнес и опустил, как позднее выяснилось, в ящик Поленова. Но она могла это сделать с таким же успехом и сама, зачем понадобился я — опять же неясно. Может быть, она была взволнована какой-нибудь очередной ссорой с ним, но зачем был выбран такой странный способ выражения и при чем тут я? Надеялась ли она, что я все расскажу Поленову и его это заинтригует, или просто не знала, что бы такое выкинуть, и куда себя деть, и как себя выразить, — точно не берусь судить. Поленову я ничего не передавал.