Лесные качели

Наблюдая их отношения, эти бесконечные счеты, фокусы и трюки, я порой только снисходительно посмеивался. Все это казалось мне игрой, азартной забавой, так много там было надуманного, от головы, от самолюбия и просто от скуки. Я был уверен, что все это скоро кончится, и, буду честным, ждал этого конца. Но все чаще мне приходилось задумываться. Бесспорно, это была игра, но не в любовь, а с любовью. Как дети, балуясь со спичками, даже если слышали, то не верят в чудодейственную и разрушительную силу, заключенную в этой маленькой палочке, — так и эти двое.

Даже того элементарного инстинкта, при котором зверь не полезет в огонь, а лишь погреется у его тепла, даже этого примитивного инстинкта у них не было. Поистине это были какие-то однодневные мотыльки, которым все равно погибать с восходом солнца, так что никакие инстинкты им просто ни к чему.

Порядком избалованные и природой и судьбой, каждый из них был убежден в своих исключительных заслугах, качествах и свойствах, за которые их якобы и должны любить, а следовательно, и считаться и даже подчиняться их единственной правоте. Каждый из них был прав и искренне возмущался неподчинением другого, стараясь проучить его и наказать за это неподчинение. А уж предположить что-то выше себя, не как заслугу, а как данность, дар судьбы, подарок, и тем более радоваться этому подарку — для них было просто немыслимо.

Да, история эта казалась мне безнадежно обреченной, и я ждал конца.

Между тем их отношения все обострялись. Один случай встревожил и даже напугал меня так сильно, что, если бы не твердая убежденность, что это конец, что дальше ехать некуда, я бы, наверное, принял решительные меры. Пожаловался бы, что ли, шефу, чтобы он услал свою злополучную дочь куда-нибудь от греха подальше.

Произошло это вскоре после вышеупомянутого свидания в прачечной. Прачечная ли тут сыграла решающую роль, судить не берусь. Поленов вообще не признавал никаких откровенностей, она же на мое недоумение лишь виновато и рассеянно пожала плечами и вздохнула. Мол, что поделать, так уж получилось. Будто на то были какие-то предначертания свыше, судьба, что ли, а она тут вовсе ни при чем.

А дело было так. Были невзрачные сумерки, и настроение наше, соответственно, было таким же. Мы втроем шли по Дворцовой набережной. Динка спустилась к воде, склонилась над ней и будто бы увидела там рака. Никакого рака там, конечно, не оказалось, но мы тоже склонились над водой.

И вот тут-то… Я убежден, что она это сделала, может, непреднамеренно, но уж ни о какой случайности здесь не может быть речи. «По натяжке бить не грех, полагается для всех!» — и, пропев эту нелепую детскую припевку, она легонько стукнула Поленова по заднице. Ну, положим, стукнула не так уж сильно и, может, вовсе не думала его спихнуть, но то ли выходка сама по себе была столь неожиданной и дикой — только Поленов покачнулся и упал в воду. Вода была мелкой, и он с моей помощью скоро выбрался на берег, конечно же, весь мокрый. На набережной смеялись две парочки.

Динка внимательно наблюдала, как он вылезал.

— Вода холодная? — спросила она таким тоном, будто он попробовал воду пальцем.

Он злобно на нее покосился и ушел, не попрощавшись.

— Ну, все, это конец! — строго сказал я. — Вполне естественный конец, так оно и должно было кончиться. Теперь уж если ты к нему полезешь, он тебя и с крыши спихнет, можешь мне поверить!

Она рассеянно и ясно рассматривала меня, и я невольно смутился и замолчал под ее непонятным взглядом. Она обладала той удивительной, присущей только женщинам, способностью вдруг создавать вокруг себя защитное силовое поле. Она поднялась всего на несколько ступенек, но будто удалилась в бесконечность и была уже совершенно недоступна. В этом непроницаемом силовом поле ей было немного скучновато, зато спокойно и удобно, разве чуть поддувало. Она зябко поежилась, перевела свой взгляд на проезжавшую мимо машину, и машина тут же остановилась, открылась дверца… Она равнодушно, мельком, в последний раз взглянула на меня и быстро укатила прочь, оставив меня в тоске и смятении.

Мне не раз приходила в голову мысль, что по окончании школы девушек выбрасывают прямо на улицу. Родители могут только бранить их за поздние возвращения, но при всей своей тревоге за их судьбу, собственно, ничем уже не могут помочь им в их случайных уличных знакомствах и романах. Канули в вечность и первые причастия, и первые балы, и женихи, заботливо присмотренные для них.

Улица, наверное, самый действенный нынче институт любви.

Ну куда она теперь укатила, что ждет ее там? Уж лучше бы осталась с Поленовым — этот хоть на виду…