Лесоруб (СИ)

— Ты сейчас так горестно вздохнул, котенок, аж сердце екнуло, — фотограф повернул меня лицом к себе. — Рука болит, да?

Япона папа, нет, не рука — душа. Омежья, охочая до нормальных омежьих шмоток, мяконькая. На тебе, Егор, брендовая рубашка и брендовый приталенный серый пиджачок, а я — пугало пугалом. Викингу стыдно рядом с тобой присутствовать в линялом свитерке «в косичку» домашней вязки и истертых до дыр джинсах. Не соответствую истинной паре.

И? Заработаю на фотосессиях и показах и приоденусь. Ноут-ноут, мне нужнее ты или тряпки? Брядь, головоломка. Проект без ноута не напишешь.

Егор встревоженно нахмурился.

— Не печалься, котенок, — он чмокнул меня в нос. — Давай смотреть фотки моделей и ржать. Садись сюда, в кресло, — альфа потянул меня к столу с компом. — Верну тебе хорошее настроение.

Я послушно упал в предложенное кресло, удобное, глубокое, кожаное, и приготовился к развлечению. Наклонившийся Егор быстро вбил на клаве пароль и щелкнул мышкой, открывая какую-то папочку.

Фотографии. Ага.

— Кактус здесь, — фотограф ухмылялся обожравшимся сметаны кошаком. — На, полюбуйся повторно, и листаем дальше.

Я мигнул на выпрыгнувший на экран снимок. Хто этот монстр?

Выкрашенное черной блестящей краской, потрясающе складное альфячье босое тело в черных трикотажных мини-трусиках, хозяйство в них спереди, соответственно… м-м-м… не мини, выпирает бугром охо-хо, выше гибкой талии до макушки накручена конструкция из перепутанных, светящихся фиолетовым и розовым трубок толщиной с мой большой палец. Ноги у альфы — зашибись, стройные, с крепкими бедрами и икрами, сильные щиколотки…

— Ебаться раком… — охнул я, залипая на ногах модели. У Егора такие же, определенно. Мыр-р-р…

— Нравятся ходули?

Блядь, ага. Чуть не чпокнул жопкой и вспотел.

Фотограф хмыкнул, — не ревнует, странно, — и сменил фотографию:

— Вижу — узнал. Это мои. Снимал другой чел.

Я, в шоке, облизнул пересохшие губы. Оп-ля, свое родное определил, не обнюхивая, даже кошмарная маскировка не помешала. Впору возгордиться.

— Как ты угодил на подиум? — я прищурился на экран, не соображая, ржать или ужасаться.

Моделечка. Вроде, альфа, тощенькое существо с оттопыренными, лопоухими ушами, уныло скрестило ножечки-спичечки с острыми коленочками… Смотрело в камеру… И оно было одето… Ик. Ик-ик-ик. В прозрачную бежевую, едва прикрывающую пах коротенькую комбинацию на тоненьких лямочках, расшитую мелкими цветочками. Бежевый же кружевной пояс, белые, спущенные на выпирающие тазовые косточки трусы-боксеры, и трогательные омежьи гольфики. Белые гипюровые гольфики, с рядом бежевых бантиков по наружной стороне икры на каждом!

Япона. Воблядская. Папа. А-а-а!!!

Чучелка — опухнуть…

Мой гомерический, неудержимый викинговый хохот сотряс дом мод от крыши до фундамента. Й-а-а! Очешуенно! Иван Павлович — юморной чувак! Еще ржача, пожалуйста! Да!!!

Щелчок мышкой, и новое фото.

Убдыть мою налево…

Я прижал к животу обе ладони и истерически завыл. Где Иван Павлович этих моделек собирает? Судя по богатому содержанию трусов, альфочка. Брюнетик, жертва концлагеря. Видон и выражение скуластой мордашки — как будто его полк солдат отымел под цистерну Егеря. Ору и дрыгаю ногами, сползая с кресла под стол.

Звездец тебе, викинг. Натуральный жопный звездец. Надорвешь пупок и попадешь к хирургам, на операционный стол, с грыжей мозга. Развидьте, о мои глаза!

Щелчок мышкой. Ы-ы-ы, гы-ы-ы, розовый безразмерный корсетик, в круг темной, гордо вскинутой головы — веночек василечков. В корсетике, под нимбом веночка — Артем. На ногах у Артема армейские шнурованные говнодавы.

Фото. Фото. Фото. Корсетики, чулочки, широкополые коричневые шляпы-какашки, разукрашенные искусственными листиками, клоун в клетчатом пестром трико и пышном рыжем парике, ходячая лампа, ходячая еще лампа, ходячая хуй-разбери-кто, зеленая ажурная башенка с ногами, ядовито-голубой, кислотный гриб-террорист, скачущий по подиуму…

Хватит. Я, клумба, потенциальная клумба, йа-тя-тя, боюсь за мою психику. Пощадите и налейте срочно стаканчик валерьянки.

Впечатлен, вывернут на изнанку, проникся, зауважал неиссякаемую наркоманскую фантазию Ивана Павловича и терпеливость его моделек, намочил джинсы, пульс триста, по пунцовым от смеха щекам — ручейками слезы.

Мы с модельером сработаемся, факт. Он — мощнейший антидепрессант, респект.

Хихикающий Егор выудил меня, икающего в корчах, из-под стола, затянул обратно в кресло и выключил комп.

— Что-то Костя задерживается, — фотограф довольно сверкал белыми зубами. — Ты живой, котенок, нет?

Я на автомате ответил на поцелуй альфы, содрогаясь в икоте, обвил его шею руками и пробормотал, счастливо задохнувшийся благоуханием хвойного борщевика:

— Спасибо, любимый, за цирк. Ты — лучший.

Признался истинной паре в любви, ага. Спонтанно и без липкого омежьего страха — вдруг отвергнет. Ну какое, блядь, отвергнет, я ношу его метку, он — мою.

Господи, Егор, Егорка, Егорушка, мой единственный, мыр-р-р, вкусный, целуй меня, целуй, обнимай и не останавливайся, умоляю, заклинаю — я в тебе растворяюсь…