Он поднял веки, и на него хлынул белый дневной свет, так явственно расходившийся снопами отдельных лучей, что, кажется, их можно было потрогать. Свет лился из полукруглых окон под потолком. Справа сияли еще одни окна – огромные, во всю стену, стрельчатые, и эти окна были растиражированы тысячами фотографий и кинолент, как и все огромное, запертое в мрамор пространство между ними, эта огромная гладкая каменная пустыня.
Артур почувствовал бессильную злость.
Никакой лаборатории не было и в помине, а сидели они на скамейке на Центральном вокзале Нью-Йорка.
Правда, Артур оглядел зал, со временем они не ошиблись. Это точно были тридцатые. У билетных касс стояли какие-то люди, и одеты они были старомодно. Да и уж очень пустым выглядел вокзал, те несколько фигурок у касс не в счет.
На соседней, противоположно стоящей, скамейке он увидел развязно развалившегося Имса – почему-то в какой-то кошмарной розовой рубашке и почти желтом пиджаке – и старика. Имс раскинул руки по спинке, так что старик в некотором смысле находился в его объятьях. Глаза у Имса были страшные.
– Ну здравствуй, Нэш, – сказал он и по-гангстерски подвигал в зубах невесть откуда взявшуюся зубочистку.
Артур сидел и не двигался, только смотрел. Он мельком взглянул на себя – серые брюки, белая рубашка, рядом на скамейке лежат серый пиджак и круглая фетровая шляпа. Черт, почему он в тонкой рубашке зябнет на вокзальных сквозняках?
Старик сначала непонимающе огляделся, потом глаза его медленно прояснились, он обернулся на голос и застыл.
– Узнал, – удовлетворенно констатировал Имс.
И даже Артуру стало страшно.
– Я сплю? – без удивления спросил старик. – Этот вокзал… и вы? Я сплю.
– О да, и этот вокзал еще относительно молод, и мы – очень, очень молоды. Я вот не знаю, почему ты старый, Нэш. Ты же был младше меня. Совсем птенец желторотый, – насмешливо добавил он. – Я над тобой все время подтрунивал, извини уж, друг.
Старик посмотрел прямо перед собой и наткнулся взглядом на Артура.
– И ты, – безжизненно сказал он.
Старик смотрел и смотрел на него, точно не мог оторваться, и где-то снова пронесся поезд, будто странная лодка Харона, и время подрагивало, словно желе в банке, не двигалось. Так не должно быть, автоматически мельком подумал Артур. Время не должно быть таким медленным, мы погрузились глубже, чем было надо. Или показалось?
Он не помнил сейчас прежние погружения. Он вообще ничего не помнил, зато Нэша – Нэша, который сейчас смотрел на него, словно прикованный, и молодел на глазах, молодел непостижимо – он узнал. Перед ними теперь сидел не седой трясущийся старик, а совсем молоденький блондин с тоненькими смешными усиками и бледно-голубыми глазами. Смазливый. Скользкий какой-то. Но на вид совсем не злой, не угрожающий и коварный, вовсе не способный на многоходовые игры. Почти подросток.
– Неужели ты думал, дорогой Нэш, что тебе никогда не придется с нами встретиться?
– Я не сплю? – без всякой логики спросил Нэш, разглядывая свои помолодевшие руки. – Я умер?
– Нет, еще, к сожалению, – процедил Имс. – Хотя будь моя воля, это бы случилось уже очень, очень давно.
– Ты не смог меня найти, – усмехнулся Нэш. – И вообще опоздал. Безнадежно опоздал. Твой любимый Артур тебя не дождался.
Имс втянул в себя воздух, видимо, пытаясь охладить кровь.
– Ты ведь знал, что я слежу за тобой, не так ли? С самого первого дня мне было известно, что ты нацистская болонка и что Третий рейх спит и видит, как бы заполучить военные разработки Теслы! И ты тоже все знал!
– Некоторые бумаги они получили, – усмехнулся Нэш. – Я был вовсе не так плох, как ты считал. Ты всегда недооценивал противника, Имс. Нельзя быть таким павлином.
– Foo fighters ? – подал голос Артур.
Нэш кивнул.
– Ну, и еще кое-что. Некоторые вещи были недоработаны, и мы не смогли их довести до ума.
– Я помню, как ты терзал меня, чтобы я сделал именно это. Атомная бомба, например.
– И не только, если ты помнишь, конечно.
– И не только. Но бомбу доработали, а остальное, слава Богу, нет.
– Несправедливо, – сказал Нэш. – Такой гений пропал втуне…
– А по-моему, справедливо, – сказал Имс. – Иначе мира бы уже не существовало. Бумаги у тебя?
Нэш улыбнулся.
– У тебя, – протянул Имс. – И где же ты их можешь хранить?
Нэш улыбнулся вторично, и Артур вздрогнул от внезапно нахлынувшей ненависти – удушающей, неконтролируемой. Он вспомнил, при каких обстоятельствах вот так же улыбался этот человек.
– Ты не собираешься нам рассказать? – спросил он.
– А смысл? – просто спросил Нэш. – Если я умер, в том, что осталось, нет смысла. А если это кошмар, и я умру от страха – что ж, мне 108 лет. Я зажился на свете.
– Это точно, – прошипел Имс.
– Я думаю, – сказал Артур, – что все бумаги были уничтожены в лабораториях Анэнэрбе. Когда он бежал в Аргентину, он вряд ли думал о чем-то, кроме спасения собственной шкуры.
Нэш оскалился и покивал.
– Думайте так.
– А нам-то что, – сказал Имс. – Мы же мертвые. Хочешь, покажу, насколько?