Лестница Пенроуза (СИ)

– Ага, как же. Я просто взываю к твоему разуму, Имс. Мы сами не знаем, что воротим… и плана-то точного нет. И так нарываемся.

– О, господи боже, сколько раз я говорил – « все возможно», а ты нудел – «невозможно, невозможно»! Ну и кто, кто всегда оказывал прав? Не было еще ничего невозможного!

– Не было, – согласился Артур. – Зато мы каждый раз большими лопатами разгребали последствия твоего «возможного».

– Ну это уже другой вопрос.

Несмотря на препирательства, действовали они удивительно слаженно, как единый организм. Взяли такси до ресторана на Аристидес-Виллануэва, неспешно пообедали.

Имс сообщил между прочим, что чуть южнее Мендосы находится Музей Каса-де-Фадер, где выставлены многие картины Фернандо Фадера.

– Они довольно ценные, – промурлыкал Имс.

Артур закатил глаза, услышав этот тон.

Имс чуял живопись, как вампир чует кровь. Иногда Артуру казалось, что информация передается ему телепатически, из эфира.

– Собираешься совместить полезное с приятным?

– Ну, почему бы и нет? Вообще, здесь можно найти много интересного. И потом, darling, мы не доехали до Буэнос-Айреса. Я себе никогда не прощу, если мы этого не сделаем… Вот закончим дело, и можно устроить себе маленький романтический вояж.

У Артура зашевелилось в животе одно тошнотворное подозрение.

– Имс… Ты все распланировал, да? Как будто мы не проснемся? И тебя бы даже устроило, если бы мы не проснулись, ведь так?

Имс молчал и выводил вилкой круги на скатерти, не поднимал глаз.

– Артур, – наконец примирительно сказал он. – Мы не можем особо воздействовать на хронометраж этой жизни. Но можем ей наслаждаться, пока нам дают время. И да, возможно, я не хотел бы просыпаться. Я хотел бы остаться здесь, в этой реальности. С тобой.

– Имс! – почти заорал Артур. – Да ты понимаешь, что нет никакой этой реальности! Мы сейчас у себя в голове, заперты в своих фантазиях, в своем подсознании! Очнись ты!

– Возможно, да, – сказал Имс. – А возможно, и не совсем.

– Что ты имеешь в виду? – уже прошептал Артур, заметив, что на них оглядываются. Это было очень неправильно – вот так себя вести. Он забыл, как нестабильна материя сна.

– Я думаю, это не просто невесть откуда взявшиеся фантазии, Артур. Эта реальность вполне могла бы иметь свое место. И нам просто показывают, как это могло бы быть.

Артур замер со стаканом воды в руке.

– Версия будущего? – выговорил он.

Имс сжал губы и кивнул.

– И даже там, где мы сейчас спим в московской квартире – пусть я и уже очень слабо это помню, это будущее уже началось… Юсуф, сомнацин, Кобб, а в прошлом – Тесла, эксперименты со временем и сновидениями, практики, позволившие тебе самовольно умереть… прости, но так и есть. Прошлое, настоящее, будущее, это все пазлы одной мозаики. Здесь ни одного лишнего кусочка. Ни одного, Артур. Это просто… такая фигура времени.

– Лестница Пенроуза, – произнес Артур. – Вот что он имел в виду.

– Кто?

– Пол.

Имс хмыкнул.

– Пол еще тот стервец. Но, Арти, время! Посетим нашего старого друга, а потом подумаем, что делать дальше.

***

Все шло так на удивление гладко, что Артур начал искать подвох.

Они незамеченными проникли в квартиру с помощью отмычки, нашли старика мирно посапывающим на кровати – на столе стояла бутылка белого вина и бокал с остатками этого вина на донышке.

Артур ловко капнул старику в ухо несколько капель сомнацина – предупредительная мера, быстро открыл пэсив, подсоединил трубки, ввел всем троим иглы с катетерами, настроил режим на сон Имса как основной и, вздохнув глубоко, нажал кнопку подачи снотворного.

Ему было неприятно опускаться рядом с дурно пахнущим стариком на старое, почти ветхое покрывало, но он надеялся быстро забыть эти ощущения в будущем. Единственное, что его слегка беспокоило: старик пил алкоголь, а алкоголь с сомнацином – не самая хорошая смесь. Хотя, в конце концов, судя по бутылке, выпил он всего бокала два, а то и полтора. Так что Артур решил, что все обойдется, падая в плавную, гостеприимную темноту.

Сначала Артур услышал шум. Он бы ни с чем не смог его спутать: это был шум удаляющегося состава – свист колес, громыхание вагонов. Причем это не были мягкие звуки современного скоростного экспресса, это были звонкие, чуть лязгающие голоса старого поезда. Такие он слышал в детстве.

Вокзалы всегда вызывали у него странные чувства – смесь волнения, грусти, предвкушения, радости и безысходности одновременно. Садился он в поезд или оставался на перроне, у него всегда сосало под ложечкой. Очевидно, где-то внутри билась мысль, что это расставание с кем-то или чем-то может быть навечно. Такая возможность была всегда – по разным причинам. Он мог умереть, они могли умереть. Он мог не захотеть вернуться или снова увидеть кого-то. Его просто могло закрутить в водовороте обстоятельств, как щепку в мутной воде, и когда бы он опомнился, месте и люди стали бы совсем другими, даже если бы он фактически вернулся – или дождался. Все слишком быстро становится другим.