И все бы получилось, Имс справился бы со всем шутя, если бы не этот гребаный сон, после которого он сам не мог собрать себя в кучу. Казалось, он застрял в неком странном межвременье: все еще стояли перед глазами помятый почтовый ящик с ржавыми потеками и выкрашенный серой краской борт океанского лайнера образца тридцать девятого года, а на привычный шум обычного московского утра будто второй звуковой дорожкой накладывался истошный вой сирены противовоздушной обороны. Он смотрел на смуглую голую грудь Артура в вырезе лазоревого пиджака, но видел коричневое твидовое пальто, бежевый шелковый галстук и руку, обтянутую кожаной перчаткой с рыжими стежками вдоль пальцев.
Пока Имс пытался проморгаться и избавиться от лишней картинки, Артур беспокойно перемещался по гостиной, видимо, сам не замечая своих метаний между окном и диваном, и вот тут у Имса все-таки не выдержали нервы: он тяжело встал и, не говоря ни слова, вышел в коридор.
Спустя минуту за ним выскочил Артур, услышавший имсову возню у шкафа для верхней одежды.
– Ты куда? – спросил он ошарашенно.
– Сейчас вернусь, – неопределенно ответил Имс и, проигнорировав слабо пискнувшую в груди совесть, сбежал прочь.
***
Объясняться сейчас с Артуром было выше его сил. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и сорвется в безобразную истерику, со слезами, соплями и бессвязными криками. Гребаный сон вместе с простыми и оттого еще более жуткими записями в старом молескине шарахнули по Имсу с неожиданной и оглушительной силой. До этого утра Имс цинично полагал выражение «душа разрывается на части» художественным преувеличением, выдумкой русских писателей, творящих в жанре сентиментального романа.
Сейчас что-то конкретно рвалось на части именно внутри него, что – он не знал. Может быть, как раз душа. Одно только было ясно – ему немедленно требовалось нечто простое, настоящее, никакого отношения не имеющее ни к нему лично, ни к Артуру, что-то, что заглушило бы повторяющиеся бесконечным рефреном крики чаек в ушах и маячащие под веками выцветшие строчки, написанные твердым летящим почерком.
Имс выскочил из квартиры и рванул по лестнице вниз, не дожидаясь лифта. Мелькнули лестничные пролеты, украшенные картинами и вазами, хлопнула позади тяжелая дверь подземного гаража. Имс целенаправленно цеплялся взглядом за простые и понятные вещи – машины соседей, серые колонны, неровный бетонный пол, чтобы удержать себя в этой реальности, не уплыть назад, в адскую пытку шестидесятилетней давности.
Стараясь занять сознание всякой чушью вроде чтения номеров автомобилей, Имс расчехлил мотоцикл, нахлобучил на голову шлем и крутанул ручку газа. Байк отозвался азартным рыком готового к прыжку зверя, и только тут Имсу немного полегчало. Он выехал из гаража и влился в поток на бульваре.
Суета московского буднего дня, набережная, давящаяся машинами, красный кирпичный бок Кремля, пропахший выхлопными газами воздух, в котором угадывался копченый аромат опавшей листвы, по капле вымывали из внутренностей Имса мерзкое холодное отчаяние, которое комом застряло в ребрах. Нагревшийся бак BMW оттягивал из внутренностей мучительное иррациональное бессилие, возвращая к сегодняшнему дню. Имс шнырял между ползущими машинами, с каждой минутой все больше приходя в себя - голоса прошлого наконец-то утихали у него в голове, истирались, превращаясь в то, чем были на самом деле: давно минувшим, не имеющим никакой связи с его – их! – настоящим бытием.
Теперь во всем вокруг – в пестрой толпе, в рекламных щитах, в ярких пятнах магазинных витрин – Имс видел якоря, которыми можно было привязать себя к действительности. К тому моменту, когда он, провонявший бензином и покрытый с головы до ног жирной сажей московских дорог, вкатился во двор, его уже совсем отпустило.
Он заглушил мотор, перекинул ногу через сидение и закурил. Наконец вернулось ощущение своей собственной жизни, абсолютно нормальной, как будто, объехав по кругу все Садовое кольцо, Имс реанимировал в себе чувство сопричастности с реальным настоящим. Вот сейчас можно и нужно было идти к Артуру, уже не боясь развалиться на куски прямо у него на глазах. Имс поднял голову и увидел, как на последнем этаже, в его квартире, хлопнуло окно.
«Ждет», – подумал Имс с удовлетворением и, уже полностью позабыв про собственные рефлексии, пошел в дом.
Артур нашелся на кухне в компании Мерлина. Оба они имели вид недовольный и взъерошенный, но Имсу уже было все равно. Не заморачиваясь больше никакими глупостями, он подцепил Мерлина за загривок и ловким броском экстрадировал животное в коридор, захлопнув дверь и не обратив ни малейшего внимания на возмущенный мяв.