Лестница в небо

– …несчастный случай, только и всего. С каждым могло произойти. Пацана размазало по тротуару, развалившаяся автобусная остановка стала ему надгробием. Соседский пацан был. Я уже довольно давно вернулся оттуда, но лишь буквально накануне смог более или менее адаптироваться к спокойной гражданской жизни, к быту, а тут такое. И, Скай, что ты думаешь? Дело замяли! Просто замяли. И что самое страшное, родители погибшего оценили его жизнь в деньгах. Я не знаю, сколько они взяли, но факт остался фактом. Самый любимый человек был заменен на бумажки. Я не верил в ад. Никогда. И раньше видел, как людей убивают. И сам убивал. Но никогда не понимал, как родители могут обменять жизнь своего ребенка на сраные бумажки…

«…Никита стоял на крыше многоэтажки, глядя на то, как метель накрывает улицы зловонного города, полного грязи и пороков. Город был окутан не только снегом, но еще и мраком. И пустым был, тихим. Спал. Лишь метель завывала, властвуя на его безлюдных проспектах.

Из-за угла разнесся лай шавок и звон цепей. Скрипел ржавый дорожный знак. Никита не мог слышать этот звук, но был готов поклясться, что так оно и было.

Слез с крыши по пожарной лестнице, чувствуя, как холодным металлом жжет пальцы. Спрыгнул на лед. В подворотне воняло помоями. Или не только в подворотне? Весь город пропах отходами, как чертово болото…»

– …у меня остались некоторые связи из моей прошлой жизни, и я пробил машину по номерам. Пробил этих ублюдков. Узнал, где они живут…

«…маска мешала, но снять ее он не мог. Она была милее его собственного лица. Он не хотел быть похожим на тех, кого умерщвлял. Хотел быть воплощением их ночных кошмаров. Хотел видеть в зеркале не человека.

Остановился под уличным фонарем. Свет падал на центр заснеженной автомобильной дороги. Той самой, где и произошла трагедия. Вгляделся вдаль. В переулках притаилась вся человеческая погань. Они не могли его видеть. Иначе бы испугались, поняв, что возмездие настигло их.

Внезапно настигло…»

– …первыми я убил родителей того пацана. Это было несложно. Просто выломал их хлипкую деревянную дверь и вошел. Никто из них не проснулся. Никто не понял, что умер, когда заточка прервала их жизни. А потом я нашел те деньги. И сжег их в раковине. Представляешь, они как в кино лежали! Наличкой! Стопка такая, перевязанная резинкой. Я не знаю, почему я это сделал. Просто возненавидел их до глубины души. Не мог принять, что они не пошли до конца, чтобы засадить этого мажорика за решетку, пускай у них было бы и не так много шансов. Но, блин, какая уже разница? Что сделано, то сделано. Разобравшись с ними, я забрал ключи и документы от машины бати того погибшего. И поехал к той самой семейке…

«…взрослого, толстого борова он застрелил в голову из пистолета с глушителем. Кровь разлилась по белоснежным обоям. Его жену, молодую красавицу, он приложил затылком об барную стойку.

Остался последний, их миленький сыночек. Схватил его, ударил несколько раз и швырнул в сторону окна.

Шелестело стекло.

Повсюду были осколки: торчали из сочащегося кровью опухшего лица его жертвы, падали на асфальт. Летели долго с пятого этажа. И звонко разбивались.

Кусок стекла впился в прочную черную кожаную куртку, но до кожи не достал.

Человек в маске, мститель, схватил худощавого парня за горло, сжал крепко.