Летать или бояться

Он – это верховный лидер КНДР. Ходят упорные слухи, будто кто-то стрелял в него во время государственного визита на российский берег озера Хасан, по которому проходит граница между двумя странами. По неподтвержденным сообщениям, он был ранен то ли в плечо, то ли в колено, то ли вообще не ранен, а убит то ли дипломат, стоявший рядом, то ли один из двойников верховного лидера. Если верить соцсетям, убийца – то ли радикальный антипутинский анархист, то ли агент ЦРУ, скрывавшийся под личиной корреспондента Ассошиэйтед Пресс, то ли какая-то звезда кей-попа. Госдеп и корейские медиа в редком порыве взаимного согласия утверждали, что никакого покушения, и даже попытки покушения, во время визита верховного лидера в Россию не было. Как и многие из тех, кто читал эту информацию, Фидельман сделал вывод, что верховный лидер на самом деле был на волосок от смерти.

Правдой было то, что за восемь дней до этого американская подводная лодка, патрулировавшая Японское море, сбила северокорейскую испытательную ракету в воздушном пространстве Северной Кореи. Представитель КНДР назвал это актом агрессии и пообещал нанести ответный удар в той или иной форме. Хотя нет. Он пообещал забить пеплом глотки всем американцам. Сам верховный лидер не произнес ни слова. Он вообще не появлялся на публике с момента неудавшегося покушения.

– Они же не настолько глупы, – говорит Фидельман толстяку через голову кореянки. – Вы только подумайте, чем это может кончиться.

Маленькая напряженная черноволосая женщина смотрит на сидящего рядом крупного мужчину с раболепной гордостью, и Фидельман вдруг понимает, почему она терпит его пузатое вторжение в ее личное пространство. Они вместе. И она любит его. Возможно, даже боготворит.

Толстяк безмятежно повторяет:

– Сто долларов.

Кабина пилотов.

Леонард Уотерс

Под ними Северная Дакота, но единственное, что видит Уотерс, – это холмистое пространство облаков, которое тянется до са́мого горизонта. Уотерс никогда не бывал в Северной Дакоте и, когда пытается представить ее себе, воображает ржавеющее допотопное фермерское оборудование, Билли Боба Торнтона[59] и тайные акты мужеложства в зерновых элеваторах. По рации диспетчер в Миннесоте дает указание какому-то «Боингу-737» спуститься на эшелон три-шесть-ноль и увеличить скорость до значения числа Маха[60] семь-восемь.

– Вы когда-нибудь бывали на Гуаме? – спрашивает его второй пилот с притворной бодростью.

Уотерс никогда прежде не летал с женщиной – вторым пилотом, и ему невыносимо мучительно смотреть на нее, так она душераздирающе красива. С таким лицом, как у нее, ей бы красоваться на обложках глянцевых журналов. До того как он впервые увидел ее в конференц-зале международного аэропорта Лос-Анджелеса за два часа до вылета, он не знал о ней ничего, кроме фамилии – Бронсон, и представлял себе кого-то вроде парня из «Жажды смерти»[61].

– Я был в Гонконге, – отвечает Уотерс, желая, чтобы она была не так хороша собой.

Уотерсу лет сорок пять, но выглядит он на девятнадцать – стройный мужчина с рыжими волосами, подстриженными почти под ежик, и веснушками, разбросанными по лицу, словно звезды на карте звездного неба. Он недавно женился и вскоре должен стать отцом: фотография жены в сарафане, с животом, похожим на спелую тыкву, приколота перед ним над приборной доской. Он не хочет увлечься кем-нибудь другим. Ему стыдно, даже когда он просто засматривается на красивую женщину. В то же время он не желает казаться холодным, официальным и неприветливым. Он гордится тем, что его авиакомпания нанимает все больше женщин-пилотов, одобряет это и поддерживает. Но все восхитительные женщины рождают грусть в его душе.

– В Сиднее был, на Тайване. А вот на Гуаме бывать не доводилось.

– Мы с друзьями когда-то занимались фридайвингом у берегов Фай-Фай-бич[62]. Я там однажды оказалась так близко к черноперой акуле, что могла погладить ее. Фридайвинг голышом – единственное, что может быть лучше полета.

Слово «голышом» пронзает его, как разряд электрошокера. Это первая реакция. Потом приходит мысль: конечно, она знает Гуам, она ведь служила в военно-морском флоте, там и летать научилась. Покосившись на нее, он с удивлением замечает слезы на ее ресницах.

Кейт Бронсон ловит его взгляд и смущенно улыбается, обнажая маленькую щелку между передними зубами. Он пытается представить себе ее с обритой головой и солдатским медальоном на шее. Это трудно. Однако при всей ее глянцево-обложечной внешности есть в ней что-то диковатое, что-то жесткое и бесшабашное.

– Не знаю, почему я всплакнула. Я не была там лет десять. И друзей у меня там нет.

Уотерс обдумывает разные слова утешения, но отвергает их все по очереди. К чему говорить, мол, может быть, все там не так плохо, как она думает, если на самом деле, похоже, все еще гораздо хуже.

Раздается легкий стук. Бронсон вскакивает, вытирает слезы тыльной стороной ладони, смотрит в глазок и отпирает дверь.