– О, все время. Я как-то снималась с Ричардом Харрисом, так у него целый день ушел на то, чтобы укокошить меня подсвечником. Пять переустановок декораций, сорок дублей. К концу дня у бедняги не осталось никаких сил.
У ее соседа округляются глаза, и она понимает, что он видел картину и помнит ее в ней. Ей тогда было двадцать два года, и пришлось сниматься обнаженной чуть ли не в каждой сцене – без преувеличения. Дочь Вероники однажды спросила: «Мама, а когда ты вообще поняла, что существует одежда?» И Вероника ей ответила: «Сразу после твоего рождения, милая».
Дочь Вероники достаточно красива, чтобы тоже сниматься в кино, но вместо этого она делает шляпы. Когда Вероника думает о ней, ее грудь сжимается от восторга. Она не заслужила такой здравомыслящей, благополучной, рассудительной дочери. Размышляя о себе – вспоминая о собственном эгоизме и нарциссизме, безразличии к материнству, одержимости карьерой, – Вероника не могла поверить, что жизнь подарила ей такую хорошую дочь.
– Меня зовут Грег, – представляется сосед. – Грег Холдер.
– Вероника д’Арси.
– Что привело вас в Лос-Анджелес? Роль? Или вы там живете?
– Ездила туда на апокалипсис. Я играю мудрую старую обитательницу пустыни. Предполагаю, что это будет пустыня. Единственное, что я пока видела, – это зеленая ширма. Надеюсь, что настоящий апокалипсис будет отсрочен достаточно надолго, чтобы фильм успел выйти. Как вы думаете, успеет?
Грег смотрит в иллюминатор на облачный пейзаж.
– Конечно. Это же Северная Корея, а не Китай. Чем они могут по нам ударить? Нас апокалипсис не ждет. А их – возможно.
– Сколько людей живет в Северной Корее? – Вопрос исходит от девочки в комично огромных очках, сидящей через проход от них. Она внимательно слушала их разговор и теперь очень по-взрослому склонилась к ним.
Ее мать натянуто улыбается Грегу с Вероникой и похлопывает дочку по руке.
– Не беспокой других пассажиров, дорогая.
– Она меня ничуть не беспокоит, – говорит Грег. – Я не знаю, детка. Но очень многие живут там на фермах, рассеянных по всей стране. Думаю, там есть только один большой город. Поэтому, что бы ни случилось, уверен, большинство населения не пострадает.
Девочка откидывается на спинку кресла и обдумывает услышанное, потом поворачивается к матери и что-то ей шепчет. Мать сидит, зажмурившись, качает головой и продолжает похлопывать дочку по руке. Вероника уверена, что женщина этого даже не замечает.
– У меня дочка примерно такого же возраста, – говорит Грег.
– А у меня – примерно
– Да, и мой. Я имею в виду
– Вы направляетесь домой, к ней?
– Да. Жена позвонила и попросила меня сократить деловую поездку. У нее роман с мужчиной, с которым она познакомилась в «Фейсбуке», и она хочет, чтобы я приехал и побыл с дочкой, пока она съездит к нему в Торонто.
– О господи! Вы серьезно? Вы о чем-нибудь догадывались?
– Я замечал, что она слишком много времени проводит за компьютером, но, признаться честно, она, со своей стороны, считала, что я слишком много времени провожу за выпивкой. Наверное, я алкоголик. Думаю, теперь с этим что-то придется делать. Как-то завязывать. – И он допил свой скотч.
Вероника была разведена – дважды – и всегда остро ощущала, что в обоих случаях сама была главным виновником семейного краха. Когда она вспоминает, как плохо себя вела, как отвратительно обращалась с Робертом и Франсуа, ей становится стыдно, она начинает сердиться на себя и, конечно, рада выразить свое сочувствие и солидарность сидящему рядом обиженному мужчине, использовать любую – сколь бы мала она ни была – возможность искупить свою вину.
– Мне очень жаль. Какая ужасная бомба на вас свалилась.
– Что вы сказали? – спрашивает девочка, сидящая через проход, снова наклоняясь к ним. Кажется, что глубокие карие глаза за огромными линзами вообще не моргают. – Мы собираемся сбросить на них атомную бомбу?
В ее вопросе больше любопытства, чем страха, но здесь ее мать не выдерживает и делает резкий панический выдох.
Грег снова наклоняется к девочке, улыбка его одновременно и дружелюбная, и сухая, и Веронике вдруг хочется стать лет на двадцать моложе. Она составила бы недурную пару такому мужчине, как он.
– Я не знаю, какой выбор есть у военных, так что точно сказать не могу, но…
Он не успевает закончить фразу – салон содрогается от чудовищного, душераздирающего акустического удара.