Летать или бояться

– Их очередь? – переспросил еврей. – Их очередь? Наверное, я пропустил сообщение, в котором говорилось, что за взрыв Всемирного торгового центра ответственна Северная Корея. Я-то считал, что это была «Аль-Каида».

– Северная Корея много лет продавала «Аль-Каиде» оружие и информацию, – сообщил ему Бобби. – Это все взаимосвязано. Северная Корея десятилетиями была экспортером номер один истерии под названием «Разрушить Америку».

Дженни подталкивает Бобби плечом и говорит:

– Или была раньше. Думаю, теперь первенство перешло к движению «Черные жизни важны». – На самом деле она лишь повторяла то, что Бобби говорил друзьям несколько дней назад. Ей это казалось удачным, потому что она знала, как он любит, когда ему пересказывают его собственные сентенции.

– Вау! – восклицает еврей. – Ничего более расистского в жизни не слышал. Если миллионы людей вот-вот умрут, так это потому, что миллионы таких, как вы, вверяют управление страной безграмотным, пышущим ненавистью болванам.

Девушка закрывает глаза и откидывается на спинку кресла.

– Как-как вы отозвались о моей жене? – переспрашивает Бобби, приподняв бровь.

– Бобби, – предостерегает его Дженни. – Все хорошо. Я не обращаю внимания.

– Я не спросил, обращаешь ли ты внимание. Я спросил этого джентльмена, о каких таких людях он тут распространялся.

У еврея щеки покрываются лихорадочными красными пятнами.

– О людях жестоких, самодовольных… и невежественных.

Он отворачивается, дрожа.

Бобби целует жену в висок и расстегивает ремень безопасности.

Кабина пилотов.

Марк Форстенбош

В течение десяти минут Форстенбош успокаивает пассажиров в салоне эконом-класса, а следующие пять – вытирает пиво с головы Арнольда Фидельмана и помогает ему сменить свитер. Потом предупреждает Фидельмана и Роберта Слейта, что, если еще раз до приземления увидит их покинувшими свои кресла, в аэропорту они оба будут арестованы. Слейт воспринимает это спокойно, застегивает ремень безопасности, кладет руки на колени и безмятежно смотрит вперед. Фидельман, судя по всему, собирается протестовать. Он беспомощно дрожит, сереет лицом и успокаивается только тогда, когда Форстенбош шепчет ему на ухо: как только, мол, самолет сядет, они вместе подадут рапорт и предъявят обвинение этому Слейту в словесном и физическом оскорблении. Фидельман смотрит на него с удивлением и благодарностью: один гей нашел другого в мире, полном Робертов Слейтов.

Старшего стюарда и самого мутит, поэтому он довольно долго остается в туалете, чтобы прийти в себя. В салоне эконом-класса стоит запах рвоты и страха. Дети безутешно плачут. Форстенбош видел двух молящихся женщин.

Он приглаживает волосы, моет руки, делает один за другим несколько глубоких вдохов.

Свою ролевую модель поведения Форстенбош всегда сравнивал с персонажем Энтони Хопкинса из «Остатка дня» – фильма, который он никогда не считал трагедией – скорее, панегириком жизни дисциплинированного служащего. Иногда Форстенбош жалеет, что не родился британцем. Он сразу узнал Веронику д’Арси в бизнес-салоне, но профессионализм предписывает ему не обнаруживать в какой бы то ни было явной форме узнавание знаменитостей.

Приведя себя в порядок, он выходит из туалета и направляется в кабину пилотов сообщить капитану Уотерсу, что им по приземлении потребуется представитель службы безопасности аэропорта. Он задерживается в салоне бизнес-класса, чтобы позаботиться о женщине, которая учащенно дышит. Когда Форстенбош берет ее за руку, ему вспоминается, как он в последний раз держал за руку свою бабушку: она лежала в гробу, и пальцы у нее были такими же холодными и безжизненными. Негодование обуревает его, когда он вспоминает о том, как близко к самолету просвистели бомбардировщики – эти идиотские сосиски. Отсутствие элементарного человеческого уважения раздражает его. Он учит женщину глубоко дышать, заверяет, что скоро они уже будут на земле.

Кабина пилотов наполнена солнечным светом и покоем. Он не удивлен. В работе пилота все строится так, чтобы сделать даже кризисную ситуацию – а у них сейчас именно кризисная ситуация, хоть и такая, какой они никогда не отрабатывали на пилотажных тренажерах, – рутинной процедурой, определяемой ведомостями технического контроля и последовательностью предписываемых действий.

Командир корабля поглядывает на девушку, которая прихватила в самолет коричневую коробку с обедом. Когда ее левый рукав приподнимается, Форстенбош замечает татуировку над запястьем: белый лев. Глядя на нее, он представляет себе ее прошлое: стоянка жилых автоприцепов, брат, подсевший на наркотики, разведенные родители, первое место работы в «Уолмарте», отчаянный побег в армию. Она ему безмерно нравится – как же иначе? Его собственное детство было таким же, только вместо армии он сбежал в Нью-Йорк, чтобы свободно жить геем. В прошлый раз, впуская его в кабину, она старалась скрыть слезы, и от этого у него сжалось сердце: ничто не причиняет ему бо́льших страданий, чем чужие страдания.

– Ну, что происходит? – интересуется Форстенбош.

– Приземление в десять, – отвечает Бронсон.