Летать или бояться

Мимо, словно вспышка молнии, проносится самолет, за ним еще два, идущие тандемом. Один из них пролетает так близко от их левого крыла, что Вероника долю секунды видит в кабине мужчину в шлеме с чашеобразным дыхательным аппаратом на лице. Эти самолеты мало напоминают «Боинг-777», который несет их на восток… Они – гигантские железные соколы, передняя часть их фюзеляжа похожа на серый наконечник свинцовой пули. От этой пронесшейся мимо мощи наш самолет сильно затрясло. Пассажиры закричали, схватившись друг за друга. Карающий звук бомбардировщиков все ощутили нутром. А самих самолетов уже и след простыл, остались лишь длинные инверсионные следы, перечеркнувшие яркую синеву.

В салоне воцарилось потрясенное, шоковое молчание.

Вероника д’Арси смотрит на Грега Холдера и видит смятый в комок пластмассовый стаканчик, зажатый у него в кулаке. Он замечает это одновременно с ней, смеется и кладет бесформенный комок на подлокотник.

Потом снова поворачивается к девочке по ту сторону прохода и заканчивает фразу, словно ее ничто и не прерывало:

– …но я бы сказал, что по всем признакам ответ – да.

Салон эконом-класса.

Дженни Слейт

– Би-первые, – говорит ей любимый расслабленным, почти довольным голосом. – «Лансеры»[63]. Раньше они несли исключительно ядерную боевую нагрузку, но черный Иисус покончил с этим. Хотя у них на борту все еще достаточно боезарядов, чтобы зажарить всех собак в Пхеньяне. Что забавно, потому что, если вы хотите съесть собаку в Северной Корее, место в ресторане надо заказывать заранее.

– Они должны были восстать, – говорит Дженни. – Почему они не восстали, когда у них был шанс? Они что, хотят жить в трудовых лагерях? Хотят умирать от голода?

– Таково различие между западным типом мышления и восточным мировосприятием, – говорит Бобби. – Там индивидуализм рассматривается как отклонение от нормы. – И воркующим голосом добавляет: – В их менталитете есть что-то от модели поведения колонии муравьев.

– Прошу прощения, – говорит еврей в среднем ряду, сидящий рядом с восточной девушкой. Он не мог бы выглядеть евреем больше, даже если бы у него были борода, пейсы и талит на плечах. – Не могли бы вы говорить потише? Мою соседку это огорчает.

Бобби понижает голос, старается говорить тише, но даже при этом бас его гудит, что не раз приводило к неприятным последствиям.

– Ей не стоит огорчаться. Вот увидите, завтра утром Южная Корея сможет наконец перестать волноваться из-за психопатов по ту сторону демилитаризованной зоны. Семьи воссоединятся. Ну, некоторые семьи. Бомба не отличает военных от гражданского населения.

Бобби говорит с небрежной самоуверенностью человека, который двадцать лет поставлял новости для телерадиовещательной компании, владевшей чуть ли не семьюдесятью местными телевизионными станциями, и специализировался на подготовке материалов, свободных от требований тенденциозного медиамейнстрима. Он бывал в Ираке, в Афганистане. Ездил в Либерию в разгар эпидемии лихорадки Эбола, чтобы расследовать деятельность ИГИЛ по использованию вируса в качестве бактериологического оружия. Бобби ничего не боится. Ничто не может его шокировать.

Дженни была беременна, не замужем, изгнана из дома родителями и ночевала в кладовке на бензоколонке между сменами в тот день, когда Бобби угостил ее обедом в фастфуде и сказал, что ему безразлично, кто отец ее будущего ребенка, он будет любить его как своего собственного. У Дженни к тому времени уже был назначен аборт. Спокойно и тихо Бобби сказал ей: если она пойдет с ним, он обеспечит ей и ребенку хорошую, счастливую жизнь, но если она отправится в клинику, она убьет ребенка и потеряет собственную душу. Она пошла с ним, и все оказалось именно так, как он обещал, – все. Он действительно любил ее, обожал с первой встречи, он был ее чудом. Ей не нужны были хлеба и рыбы, чтобы поверить. Бобби было вполне достаточно. Дженни иногда представляла себе, что какой-нибудь либерал – кто-нибудь из этих «коудпинкеров»[64] или еще кто-нибудь – пытается убить его, и тогда она становится между Бобби и дулом пистолета и принимает пулю. Она хотела умереть за него. И ощутить последний его поцелуй с привкусом собственной крови.

– Были бы здесь телефоны, – вдруг сказала хорошенькая восточная девушка. – В некоторых самолетах они есть. Я бы хотела позвонить… кому-нибудь. Через сколько времени бомбардировщики туда долетят?

– Даже если бы была возможность позвонить из этого самолета, – сказал Бобби, – звонок сейчас вряд ли прошел бы. Первое, что сделали США, – это отключили все средства связи в регионе, причем они могли не ограничиться КНДР. Нельзя допустить, чтобы агенты, внедренные на юг – «кроты», годами легально жившие и работавшие в Южной Корее, – смогли координировать контрудар. А кроме того, сейчас туда звонит каждый, у кого есть родственники на Корейском полуострове. Это было бы все равно что попробовать дозвониться на Манхэттен одиннадцатого сентября, только теперь настала их очередь.