Летатель - 79 (Historiy Morbi)

Вздыхает Александр Степанович, но его сочувствие не совсем искреннее, что раздражает доктора.

- Зря я вам это сказал. Нехорошо. Постарайтесь забыть, ладно?..

Приоткрыв дверь, доктор выглядывает в коридор и говорит кому-то, подошедшему с той стороны двери:

- ...Нет-нет, все нормально... да, надеюсь... но где же ваш старший? Где сопроводительные документы?.. Как у меня?.. Вы ошибаетесь. Разыщите, я вас прошу... Ничего страшного, одного человека хватит... Ах, так?.. Ладно, я сам позвоню...

- Изольда Тихоновна!.. Изольда Тихоновна!..

Несколько раз подряд повторяет доктор в селектор, но из динамика доносится отдаленный женский смех и за чайное щебетание.

- И-ЗОЛЬ-ДА ТИ-ХО-НОВНА!.. Наконец-таки! Вот спасибо! Где капитан с бумагами?! Дуб-ронов это, Дубронов!.. Да, у меня в кабинете. Разыщите!

Еще больше раздражаясь, выговаривает доктор.

- Вы на работе или?! Созвонитесь с дежурным КаГэБэ, у вас там под стеклом на столе... да, даже я знаю!.. Телефон четвертого отдела. Немедленно!.. Я и не думаю на вас кричать!.. Хоть папе римскому!.. Учтите, я тоже умею писать докладные записки! Все! Жду...

- Бардак советский!..

Сквозь зубы бормочет Василий Иванович.

- Прислали "позвоночницу" из горздрава, элементарные обязанности...

- Ну-у-у, доктор!

Мужчина в свитере закидывает руку за спинку стула.

- Вам надо к психиатру... И не злитесь на меня.

- Да, действительно...

Кисло улыбается Василий Иванович.

- Накапливается, громоздится одно на другое. В результате - стресс! Проклятый век.

- А я взлетел!

Восторженно говорит человек в синем свитере, взрывая руками воздух и тут же нагребая на грудь невидимые глыбы.

- Нагромоздилось, навалилось, одно, другое, третье, большое, маленькое, ожидаемое - которое давно висело, - и подлое - в спину! Когда аж дыхание перешибает! И мелочевка там, - в троллейбус без талонов сел, ни копейки, и контролер.., - и словно рубаху на себе до пупка рванул? Видели? - как в кино показывают? Но в переносном смысле, в натуре-то я ничего не рвал, наоборот: взлетел! Доктор - у вас спирт есть?

- Есть...

Машинально отвечает Василий Иванович, сбитый переходом.

- А зажевать? Кофе в зернах или еще что-нибудь, чтоб запах перебить? Не журись, я не о себе - я вольный! - я о тебе, Василий Иванович. Вижу: комкают тебя, нутром вижу!

В запале пациент переходит на "ты", и доктор этой перемены не ощущает:

- А, ладно! По сто пятьдесят для дезинфекции!

Машет рукой Василий Иванович, достает из сейфа бутылку с резиновой пробкой - зеркало спирта качается в ней на черточке 200 мл, - цедит в бутылку воду из графина.

- А! Нет этой мымры, и не будет, дежурство у меня в четыре кончается, ставь мензурки!

Доктор разливает в мензурки жидкость, из-под стола возникает беременный желтой кожи портфель, из портфеля термос и два бутерброда в промасленной газете. Движения доктора быстры, точны, - как у хирурга, зажимающего ториозными пинцетами кровеносные сосуды при ампутации, - лишь бы остановить брызжущую кровь, лишь бы не пресеклось, не испарилось крамольное желание чокнуться с этим странным типом и обжечь глотку спиртом!

- Чин-чин? - протянута мензурка.

- Чин-чин! - щелчок стеклом о стекло!

2.

- На "ты"?

Спросил Александр Степанович, отломив кусок бутерброда и соскабливая ногтем отпечатавшиеся на сыре черные буковки газетной статьи.

- На "ты".

Кивнул Василий Иванович и снял с головы крахмальный колпак.

- Теплее?

- Да вроде того...- согласился доктор, наливая еще раз.

- Александр, можно - Саша. Но "Шуриком" не зови, не люблю почему-то, поднес мензурку пациент.

- Василий. Можно - Вася, - в тон ему ответил доктор.

Чокнулись.

Выпили по второй.

Саша закурил докторскую сигарету.

- У тебя - что? С женой нелады?

Спросил Саша, стряхивая пепел в футляр из-под печати.

- С чего ты взял?.. А впрочем, не очень-то я здесь прижился. На работе еще ничего, а дома... Нет, ты скажи: с чего ты взял? Пальцем в небо?

- Нет... Бутерброды в газете - или у доктора жена неряха, чего быть не может, или - ...

- Попал. Второе "или", - насупился Василий и навалился скрещенными руками и грудью на стол, - Но...

- А ты и не рассказывай. Не надо. Потом тебе будет неприятно, что разболтался с первым встречным. За слабость сочтешь. А я могу. Я летатель... Я - свободен! Господи! Какое это счастье! Слушай! - тридцать три года, как у Христа, и все время спеленатый, как в коконе, словно я до этого и не жил, а исполнял социальную функцию. Не жизнь, а сплошное исполнение социальной функции, да что тебе говорить, сам знаешь...

- Знаю,

Тускло скривился Василий и, ослабив узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

- Я-то хотел по детской психологии специали-зироваться. Но место было сюда... Обещали-обещали. И сейчас обещают...