Летят перелетные птицы

Подойдя, она села на стул возле кровати, всмотрелась в спящее лицо девушки. Нет, она ее и впрямь не помнила. Но ведь наверняка раньше пересекались – в школе хотя бы. Впрочем, для школьного времени шесть лет разницы – многовато, конечно. В том смысле, что девочкам-старшеклассницам все малявки на одно лицо кажутся. Никто ж не предполагает, что из какой-нибудь третьеклашки может впоследствии белая лебедь вылупиться. Теперь вот лежит перед ней эта лебедь, подстреленная.

Лицо у девушки Вари, белой лебеди, было и впрямь очень красивым, несмотря на разлившееся по нему болезненное страдание. Высокая линия лба, брови вразлет, прямой носик, нежный рисунок губ – черты лица, классические для русского типа красоты. И волосы, разметавшиеся по подушке – густые, мягкие, темно-русые у корней, более светлые к низу. В блондинку, наверное, раньше красилась.

Казалось, она совсем не дышит. Если сложить руки на груди – можно за покойницу принять. Лишь горестная складочка на переносице будто жила своей жизнью, источая отчаяние долгой бессонницы. Нет, нельзя ее будить. По всему видно – измучилась девочка. Пусть спит.

Тихо поднявшись со стула, она на цыпочках вышла из комнаты, увлекая застывшую за спиной Татьяну Михайловну. Александр сидел за столом в маленькой кухоньке, ссутулившись, смотрел в окно. Она присела напротив, и он вздрогнул, улыбнулся виновато.

– Я не стала ее будить, пусть спит. История болезни у вас с собой?

– Да, конечно… Вот, пожалуйста… – подвинул он по столу серый конверт. – Все здесь, смотрите.

В конверте была лишь выписка из медицинской карты – безликая типовая форма. В коротких строчках – анамнез, обследование, динамика, лечение, диагноз.

– Хм… А сама медицинская карта где?

– Не знаю… – растерянно пожал плечами Александр. – Мне в больнице только вот это дали…

Ну что ж, придется довольствоваться выпиской. Что у нас тут? Ага, понятно… Больная поступила на стадии развивающегося процесса вирусной инфекции спинного мозга после проведенной липосакции в косметологической клинике… Некроз спинномозговой ткани… Сильная травма периферического нерва… Парез нижних конечностей… Полная плегия, ноль баллов…

Да, плохо дело. И результаты обследования не обнадеживающие. И рентген проведен, и миелография, и томография, и магнитно-ядерный резонанс. Все – плохо. Процесс, стало быть, необратим. Да еще и фон для этого процесса просто отвратительный – хроническая болезнь Аддисона. Черт возьми, да кто ж ей с болезнью Аддисона еще и присоветовал липосакцию делать? Это ж вообще несовместимые вещи…

– В следующий раз, пожалуйста, медицинскую карту привезите. Одной выписки мало. Мне надо всю картину полностью посмотреть.

– Хорошо, привезу. Если отдадут. Варина история на слуху у медиков была, все газеты о ней писали…

– Да. Я об этом уже слышала. Но все равно – постарайтесь привезти. Значит, вы намерены жену здесь оставить?

– Да. Здесь ей лучше будет. Здесь у нее мама, она лучше всякой сиделки уход обеспечит, я думаю.

Татьяна Михайловна, сгорбленно застывшая в проеме двери, вдруг замычала на тонкой ноте, зажав рот ладонью и сдерживая отчаянное рыдание. Александр поморщился, еще сильнее втянул голову в плечи, сцепил красивые ладони в замок. Глянув на нее виновато, проговорил быстро:

– Понимаете… Понимаете, Анна Ивановна, у меня никакого другого выхода нет… У меня работа с утра и до позднего вечера, от меня много людей зависит, я же не могу все бросить! В конце концов, я должен деньги зарабатывать, хотя бы на лекарства… А что сиделка? Сиделка – чужой человек, пришла и ушла… А тут мать все-таки! И я буду приезжать каждый выходной, и на неделе выберусь, как получится! Если вы думаете, что я Варю бросаю, то смею вас уверить…

– Да ничего я не думаю! Это ваши дела, семейные, сами разберетесь. И на учет я вашу жену возьму, себе в актив поставлю.

– А что это значит – в актив?

– Ну…Имеется ввиду активное посещение участковым врачом. То есть я без вызова, сама буду ходить, ее наблюдать.

– Да? Спасибо… Я очень буду вам за это признателен…

– Ну… Это ж не моя личная инициатива, это часть моей работы, за что спасибо-то? Завтра пойду по вызовам и к Варе тоже зайду. И новую карту медицинскую заведу.

– Да, да, спасибо… – мелко затряс он головой, преданно и благодарно глядя ей в глаза, – только вы имейте ввиду, что она молчит все время. Спрашиваешь ее, а она смотрит в глаза и молчит, будто не слышит. Давно уже молчит…

– Ладно, разберемся. Вы извините, но мне пора идти, у меня еще вызовы. А завтра я во второй половине дня приду, часам к трем. До свидания, Александр, всего вам… – она хотела сказать «доброго», но запнулась на этом слове, и не смогла придумать никакого другого, и лишь улыбнулась виновато за почти допущенную, как ей показалось, бестактность. В самом деле, какое «доброе» может быть в его ситуации? Горе «добрым» не бывает.

– Я вас немного провожу, можно? – поднялся он со стула вслед за ней.

– Ну что ж, проводите…