Замолчав, Юля положила руку на грудь, сидела, отваляясь на спинку кресла, слегка покачивая головой. Было в ее молчании, в позе что-то до крайней степени неестественное, обидно уничижительное. И впрямь, будто искусственным консервантом отдавало.
– Нет, Ань, в самом деле, завидую! Такие в вас страдания сидят, такие эмоции… Это же невооруженным глазом видно! Любовь в чистом виде, натуральный продукт! Нет, никакая придуманная красота наш мир не спасет. Его только любовь спасет. Не достоин Сашка такой любви, честное слово, не достоин…
– А вы, Юля? – решительно подняла она на нее глаза. – Вы ему – кто?
– А вы до сих пор так и не поняли, кто я ему?
– Нет…
– О-о-о… Ну, с вами все ясно, Анечка…
– И все-таки? Кто вы ему?
– А знаете, меня в это «кто» одним понятием и не вставишь…
– А вы попробуйте!
– Да? Ну что ж… Значит, загибаем пальцы. Во-первых, я соучредитель, мы на паях владеем салоном красоты, самым престижным в городе, кстати. Во-вторых – единомышленница. В-третьих – верная подруга, причем эта дружба родилась еще из давних, очень давних близких отношений. И в-четвертых – просто любимая женщина. Можно сказать, почти жена.
– Давно?
– Что – давно?
– Ну… Любимая женщина – давно?
– Давно. Просто мы разошлись на какое-то время… И так уж получилось, что как раз в это время в его жизни Варя образовалась. Никто и не предполагал, что Варин период так…затянется. Мы через какое-то время помирились, и он все собирался с ней поговорить… Жалел ее. Привязался, знаете ли. Все собирался, собирался…
– Значит, Варя ничего про вас не знала?
– Ну почему же, не знала? Как раз и знала. Мы с ним вместе должны были в Милан ехать, он и собирался сразу по приезду с ней поговорить. А я ждать не стала, еще перед поездкой пригласила ее в кафе и все там объяснила. Ну, чтоб ему задачу облегчить… Я надеялась, что она девочка умная, поймет… А она, видите, что наделала! В дурное отчаяние впала, на липосакцию эту потащилась. Бедная глупая девочка… Как будто отсутствие лишней складки на талии ее бы спасло! Что тут скажешь – сама виновата…
– Нет! Нет, вы… Вы меня обманываете сейчас, я вам не верю! Он не мог…
– Чего он не мог? – удивленно распахнула на нее глаза Юля, отрывая затылок от мягкой спинки кресла.
– Он… не мог, и все! Он…переживает, он ездит к ней каждый выходной! Он никогда ее не бросит, слышите? Он не такой… Это все неправда, что вы сейчас говорите…
– О-о-о… Все с вами понятно, Анечка… Какая же прелесть эта ваша непосредственность, ей богу…Нет, совсем вы не оценили предмета своей любви. А относительно этих его поездок в это ваше Удальцово, Варенцово…
– Одинцово!
– Ну да, конечно. Так вот, это просто надо Синельникова знать…
– В каком смысле?
– Ну, он человек такой… Ему всегда важно лицо свеженьким сохранить. Очень важно, знаете ли, какая этикетка на консервной банке приклеена. Если свежая и красивая, значит, предполагается, что и продукт там присутствует вполне съедобный. Вот он и сохраняет – этикетку. Даже не других, для себя. Самообманывается так. Будто самого себя обмануть легче. И вам тоже, я думаю, он много чего о своей безысходной совестливости наплел… Он мастер этакое наворотить вокруг себя, знаете ли. Вы не находите, что все это некоторым образом…чересчур жестоко?
Спросила, будто слегка советуясь. И улыбнулась дружески. От этой улыбки поплыло все перед глазами, зашумело в ушах, и показалось даже, будто кресло с сидящей в нем женщиной, так похожей на Одри Хепберн, вдруг поехало к дальней стене, и потолок пошел колыхаться волнами, и воздух сжался в твердое колючее вещество… Так, наверное, бывает во время землетрясения. Когда рушится твой привычный мир, хоть и наполненный под завязку страданиями. Или нет, не страданиями, а как это она сейчас определила… Любовью в чистом виде, натуральным продуктом…
Захотелось немедленно бежать, как бегут из помещений во время землетрясения. Скорее – на воздух. На ветер. В дождь. В ураган. Пусть даже самый сильный.
Встряхнула головой, глянула на Юлю, как та шевелит губами. Напряглась, ловя конец фразы:
– …Так что не стоит он таких сильных переживаний, поверьте мне…Хлебнул совестливого страдания, вашей влюбленностью его, как перцем, приправил… Такой вот суррогат самоуважения получился. Консервированный. А что делать? Весь он в этом и есть, Сашка Синельников…Вот утрясется этот медицинский скандал с Варей, и больше он у вас в Варенцово не появится…
– В Одинцово.
– Ну да, в Одинцово.
– Вы знаете, Юля, я лучше пойду… – едва поднялась на ватных ногах с дивана. – Где у вас тут…выход…
– Анечка-а-а-а… – понеслось ей в спину насмешливое, сочувствующее. – Ну что же вы так, ей богу… Постойте, я вас до двери провожу…
На улице ни урагана, ни дождя не было. Город жил своей воскресной жизнью, повизгивал автомобильными сиренами, терзал ветром опавшие листья, готовился к наступлению сумерек.
Захотелось тишины, и она свернула в какой-то тихий переулок, оказавшийся проходом к небольшой церковке. Огляделась – куда бы присесть… Ноги совсем не держали.