Летят перелетные птицы

– Ладно, договорились. Лежи, поправляйся. Возьму я твоих больных на сегодня. Но чтобы жалоб на меня потом не писали! Знаю я, как ты своих бабок на участке разбаловала! Все с ними сю да сю, а со мной шибко не забалуешь.

– Спасибо, Том. Не бойся, никто никаких жалоб не будет писать.

– Да, а к Анисимовой твоей зайти, если по пути будет? Она ж у тебя на активном записана?

– Нет. Туда не ходи. Туда я сама. Завтра.

– Ну, все, договорились.

– Пока, Том.

– Пока, Ань…

Все. Можно телефон отключить. Натянуть одеяло на голову, исчезнуть, провалиться…

Тихо скрипнула дверь – отец, наверное, заглянул. Слышно было, как он вздохнул озабоченно. Спать, спать…

Однако настоящего сна больше не получилось. Так, маета какая-то. Проваливалась в дрему, выплывала, снова проваливалась. Ломота из тела ушла, но появилось вдруг странное беспокойство, будто нервная оторопь по организму пробежала. Будто надо бежать куда-то, срочно принимать какое-то важное решение… Куда – бежать, какое – решение? Хватит, напринималась уже решений…

Когда уж совсем невмоготу стало, поднялась с постели, начала бродить по дому в ночной сорочке, чувствуя себя сиротой неприкаянной. Не бродила, а будто плавала. Все движения были странно замедленными, осторожными, как у больной первичным паркинсонизмом. И время текло тоже медленно. Казалось, даче физически ощущается его замедленное движение, перетекает песком сквозь пальцы.

Подошла к зеркалу – отшатнулась. Чудище бледное сомнамбулическое, похожее на больную птицу. Голова нечесаная, глаза тревожные, на висках желтизна выступила. Может, и впрямь умом тронулась?

Отец ей не мешал, деликатничал изо всех сил. Когда по дому бродить начала, во двор вышел. Истязайся, мол, доченька, на здоровье.

Ушел, а горячий обед на столе оставил. Тарелку с дымящимися щами, оладушки со сметаной. Как зашла на кухню, как глянула на эти оладушки, так и перехватило горло жалостью. Бедный отец, и не знает, как правильно угодить… И мать тоже – переживает. Совсем она их извела за последние окаянные дни…

Так, с перехваченным слезами горлом, и бросилась обратно в постель. Поплакала чуток, снова заснула. Открыла глаза – за окном уже сумерки собираются. Встала, причесалась деловито, поверх рубахи халат накинула, вышла к отцу на кухню.

– Ну как ты, Анютка? – поднял он на нее испуганные мутно-голубые глаза. – Оклемалась чуток? Может, съешь чего? Гляжу, щи не стала в обед пробовать, так я курицу зажарил. Смотри, какая аппетитная!

Он приподнял крышку со сковородки, и дух жареной с чесноком курицы обволок, толкнулся позывом в голодный желудок.

– Давай, пап… И правда, аппетитная. В нашем доме, да курица аппетитной не будет… Про нас в этом отношении никогда не кажешь, что сапожник без сапог, правда?

– Ну да… Мама всегда с птицефабрики отборных кур приносит. Самых лучших. А помнишь, как ты, когда маленькая была, маму в неловкое положение поставила?

– Нет. Не помню. Расскажи…

– Ага, ага… Сейчас…

Засуетившись, отец ловко поддел на лопатку поджаристую куриную ножку, заботливо уложил ее на тарелку, поставил перед ней. Подумав секунду, сунулся к холодильнику, бережно извлек посудинку с домашней приправой «хреновиной». Всегда эта «хреновина» у него отменно получалась, смесь тертых помидоров, хрена и чеснока. И дух от нее пошел по всей кухне сильно специфический, даже глаза защипало.

– Пап, опять хрена переложил…

– Да не, дочка! Ты попробуй, как вкусно! Такой хреновины больше никто не делает, это мой… этот…Фу, слово забыл!

– Эксклюзив, что ли?

– Ага. Он самый и есть. Коронное блюдо. Попробуй!

Сел напротив, преданно глянул в глаза.

– Я попробую, пап. А чего ты мне хотел рассказать-то? Ну, как я маму в неловкое положение поставила?

– А, ну да… Было дело… У них на фабрике аккурат праздник был, восьмое марта отмечали, и она тебя с собой взяла. Сейчас, конечно, уж дело давнее, так что признаюсь, чего там… В общем, это я настоял, чтобы она тебя с собой-то взяла. Ревнивый был, жуть… Во всех подряд мужиках соперников углядывал. Вот и подумал – если, мол, баба с ребенком будет, шибко уже и не разгуляется… Ну, да ладно, не об этом рассказ. Пришла она с тобой, по цехам с собой поводила, день-то рабочий был, а потом, значит, собрание торжественное началось. Всех поздравляют, грамоты вручают, слова всякие хорошие говорят… Потом из президиума мамину фамилию выкликнули – Приходько Екатерина! Она и с места встать не успела, как ты вперед ее на сцену кинулась! Подбежала такая, соплюха деловущая, к директору, и громко ему в лицо крикнула – не надо мою маму грамотой награждать! Он опешил – почему, говорит? А ты – и никого не надо грамотой награждать, потому что вы все здесь плохие, курочек убиваете! Им больно, а вы все в ладоши хлопаете, как вам не стыдно! И заревела белугой. В общем, организовали мы тебе тогда с матерью стресс, ничего не скажешь. Молодые были, глупые. А директор потом специально к маме подошел и говорит – надо же, какая у вас добрая девочка, очень впечатлительная натура… Вы, говорит, ее берегите, сильно воспитанием не утомляйте. Ну, мы и берегли вроде… Как считаешь?