Летят перелетные птицы...

НАТАХА. Летальный напиток, да, чудо века! Спасибо, у нас еще осталося. (МУСЬКЕ) Вот кому дать можно… немного… Ну да ладно, давайте допьем, что ли… Ой! Сколько не ездила, такого еще не было… Первый раз привелось ехать с квартирным вором… Читала про них много, но одно дело читать, а чтоб на самом деле… (Разливает остатки водки по кружкам и убирает со стола пустую бутылку.) Это — лучшее лекарство!.. (Дает кружку МУСЬКЕ.) Держи бокал! Ну ты даешь, Муська! (Протягивает КОПЧЕНОМУ.) На… и тебе! Так и быть! Нечего раскисать как сухарь в воде… Не падай духом, а падай брюхом. И знай: если щетка не помещается во рту, значит, она не зубная, а сапожная… Понял? Ну че, давайте!.. За жизнь! Все-таки не такая она плохая штука, как ее ругают! (Выпивает. Морщится, отламывает корочку хлеба и занюхивает.)

МУСЬКА. И как ты думаешь дальше жить?

КОПЧЕНЫЙ. Не знаю даже, не знаю, состояние такое, что хоть в петлю лезть…

МУСЬКА. Зачем же в петлю-то сразу? Нужно что-нибудь придумать.

КОПЧЕНЫЙ. А чего придумаешь в моей ситуации? Безысходная она…

(Все молчат. Поезд трогается. Стучат колеса.)

НАТАХА. Чего вы не пьете-то? Муська? И ты, как тебя? Копченый!

МУСЬКА. Да не лезет уже! Тошнит от всего этого! Ну сколько можно? Ну не могу я уже больше так жить!

НАТАХА. Чего ты, Муська, чего? Щас я валерьянки достану! Только тише! Тише! (Роется в авоське.) Думала — себе, нет тебе…

МУСЬКА. Надоело мне это все до смерти! Сумки! Тележки! Тачанки! «Мерседесы»! Ну сколько можно? Сколько? Я хочу жить просто, скромно, хочу дочь свою воспитывать сама, хочу мужика нормального — ну что, я много хочу? Мне много и не надо! Но почему за это нужно умирать каждый раз, почему? Что, нельзя жить как-то иначе? Почему это все гавно — видео, аудио, шмотки, тряпки — все, все дается с боем? Почему?

КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Зачем вы?

НАТАХА. Тише ты! Тише! Я знаю, как тебе тяжело… Знаю… Но нельзя же так, при чужом-то человеке…. Он ведь обворовать нас хотел…

МУСЬКА. Мне, может, жить-то осталось неделю-другую, а я здесь в поезде этом еду с сумками этими спекулянтскими, набью их послезавтра китайским тряпьем на рынке, и назад, в свой Староухватинск — чтобы он под землю провалился, городок этот паршивый! Чтоб на него бомба упала термоядерная и все до единого жителя превратились бы в пепел!

НАТАХА. Ты чего говоришь-то, чего? Сосем спятила, что ли, дура?

КОПЧЕНЫЙ. Ну зачем вы?

МУСЬКА. Или, может, приеду, привезу тряпье это, отведу Ниночку к чужим людям и, как обычно, пойду на рынок — банчить, и, может, обратно даже уже и не приду… Прямо там и распластаюсь на асфальте расплавленном, под лучами солнца палящими…И не увижу я уже, может, своей Ниночки в свои-то несчастные тридцать пять! И куда ее? В детдом, что ли? В детдом, да? На казенные харчи! Похлебку «хряпу», да, кушать?

КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Не надо!

НАТАХА. Чего разошлась-то, блин, чего?

МУСЬКА. Тебе-то хорошо, ты здоровая! Со своим! Еще нарожаешь! И воспитывать будешь! А мне каково?!..

НАТАХА. Не нарожаю я! Не нарожаю… Бездетная ведь я…

МУСЬКА. У тебя… У тебя… И ты мне никогда этого не говорила? Да… Все: потом, потом, рано еще детей заводить, говорила…

НАТАХА. Я думала в детдоме взять сначала, да не решилася, вдруг ребенок убийцы какого попадется или бандита…

МУСЬКА. Бедные! Какие мы бедные! Вроде и деньги есть, а ничего-то, кроме них, и нет: ни здоровья, ни счастья… Все здоровье свое сумками этими надорвали… спекулянтскими…

НАТАХА. Может, она еще и доброкачественная, выяснится. Тебе же не сказали, какая. Операцию сделают, и все! А ты панику подняла! Врачи же тоже ошибаются часто — они такие же люди, как и все… На вот, выпей, на! (Протягивает кружку) Сразу успокоишься! Ну, давай!

МУСЬКА. Да не поможет мне уже ничего, не поможет! Твердая она, и величиной с кулак… Не сегодня-завтра коньки отброшу! А как хочется жить! Натаха, как хочется жить! Да тебе-то этого не понять с твоими-то железными нервами! У тебя же канаты, а не нервы!.. Без детей, а ничего, все пучком, улыбаешься все…