Летняя книга

Столовая в усадьбе Берга-Туна. Там каждый день солнечно. Солнце отражается в фамильном, XVII и XVIII веков серебре и переносит на белые скатерти его старинные охотничьи сюжеты. Рассылает по стенам крошечные отблески гладких животиков ангелов, украшающих причудливые настенные часы. И устраивает за окнами красно-желтые оргии в огромных соломенных скирдах, с вершин которых распахивается бескрайний горизонт: поля, луга, лесистые пригорки, охристое заболоченное озеро в низине и новые покатые, алеющие крыши скотного двора.

Вон идет старый скотник, а за ним двое мальчишек – им не больше одиннадцати лет на двоих. Исчезают друг за другом в полумраке коровника.

«Внутри там бесконечные ряды коров, и все жуют», – рассказывает Магдалена, а Эллен внимательно слушает. Как будто это не она из года в год в сумерках открывала тяжелую дверь, за которой раскачивались из стороны в сторону сотни коровьих хвостов.

«И сотни глаз смотрят, моргают, – продолжает Магдалена. – А в яслях лежит теленок, родившийся утром, он еще толком не умеет стоять на своих разъезжающихся ногах. У него кудрявая темная шерстка, и он жалобно мычит. А корова лежит себе в стойле с одеялом на животе и ни капли не беспокоится о несчастном малыше – а там в соломе копошится что-то жалкое, маленькое, слепое и голодное. Вот, кстати, еще один пример равнодушия современных матерей к собственным детям! Скажи, разве в старые добрые времена кошка могла бы спокойно смотреть, как теленок вылизывает ее котят?»

Эллен не отвечает. Она тяжело дышит, а в глазах слезы.

«Ну да, – продолжает Магдалена с нарастающим пафосом, – мама ушла проветриться на крышу. И с чердачных балок вспорхнули мелкие испуганные птицы. Но идем дальше, Эллен. Видишь, там, в самом темном углу, сверкает чей-то сердитый глаз – это старый бык поворачивает к нам голову и мычит. Кошмар. И тут мне становится страшно: может, лучше вернемся в дом?.. Он там, за низкими сараями, где потолок подпирают блестящие и скользкие горы зерна и овса. А внизу топот копыт, звон цепей – в невысоких загонах стоят усталые волы. Йоханнес поглаживает раздувшийся бок лошади. У нее скоро родится жеребенок, молоко уже капает на солому – прозрачное и голубое лошадиное молоко. Меня обволакивает запах лошади и кожи, он не похож ни на какой другой, разве немного на тот, что в цирке. Красные лучи солнца пробиваются сквозь пыльные стекла маленьких окон…»

«Как красиво, – бормочет Эллен. – Умеешь ты рассказывать».

«Ерунда, – усмехается Магдалена. – Но кое-что мне действительно нужно тебе рассказать – о городе, куда ты так давно стремишься. Так вот, мы сразу попадем в людской поток, который пробьется через узкий виадук, выльется на Васагатан, рассредоточится и незаметно исчезнет. На пару сотен метров ближе или дальше, для города это не важно, понимаешь? Здесь ты капля в море, ты тонешь и идешь ко дну – и это ничего не значит…»

«Но ты же говорила, что из человека может что-то получиться, только если он живет в городе», – робко перебивает Эллен.

«Да, если у него хватит сил удержаться на поверхности, если он не захочет утонуть. Встряхнись, дружок! Тот, кто родился в городе, никогда из него не уедет. Но ты вольна поступать, как тебе захочется; если тебе не понравится, вернешься к коровам, лосям и Йоханнесу…»

Поезд вздрагивает и тормозит. Потом снова трогается с места. И из-под колес внезапно выскальзывает мелодия, старая, популярная несколько лет назад. Выскальзывает и упрямо лезет в уши: чу-чух-чух, чу-чух-чух, чу-чух-чух-чух-чух.

«Слышишь?» – спрашивает Магдалена. Эллен кивает. И в ритмической песне она вдруг явственно различает тетеревиное токование – первый звук похож на тот, с каким ломается сухая коряга, а вслед за ним еще один краткий, как будто кто-то захлебнулся.

Она стоит в лесу среди рослых деревьев, залитых серым утренним светом. Вверху, вытянув шею, сидит птица – на фоне рассветного неба она отлично видна. Йоханнес – ее проводник. С предельной осторожностью, мелкими шагами они приближаются к токующему тетереву. Из глубины леса доносится разнобой совиных перекличек и голубиное воркование. Один раз раздается рев оленя.

Утренний бриз шевелит кроны деревьев, а где-то вдали гудит утренний поезд. «Я тоже хочу туда», – внезапно думает она. И вот она здесь.

«Билеты!» Мимо в мрачной тишине идут толпы раздраженных сонных людей, протаскивая через норовящие захлопнуться двери чемоданы и хнычущих от усталости детей.

«Можно я расскажу тебе кое о чем? – тихо спрашивает Эллен. – Об охоте. Хотя нет, давай лучше ты расскажешь… Помнишь, когда Мурран и Рагги встали на барсучий след?..»

Полусонная Магдалена вздрагивает, ее мускулы напряжены, а перед глазами картина: Йоханнес вытаскивает из норы первого барсука и нацеливает пистолет в его безумный испуганный глаз. В ушах звучит одобрительный лай Рагги и короткий выстрел. Готово. Какое-то время барсук еще подергивается, а на желтом песке появляются красные лужицы и ручейки. Псы лают и рычат, а потом снова разрывают нору.