Летняя ночь для двух одиноких сердец

А потом застыл от одной очевидной истины: если она никогда не печаталась, то тогда почему у Геннадия в сейфе хранилось коллекционное издание книги, сделанной под заказ?

Он знаком с ней.

Встреча – не случайность. Разговор в парке – как предлог узнать меня. Но зачем?

И так ли это?

Отбросив ноутбук, я поспешно начал одеваться, готов был бежать к старику для пояснения.

Сколько можно мне морочить голову!

Но остановился, бросив взгляд на книгу. Может, сначала попробовать отыскать ответы в книге, прежде чем тревожить Геннадия?

На первой же странице – после оглавления – я нашел послание. Лист бумаги в клеточку, сложенный в ровный квадрат, на четыре части.

Развернул: мелкий шрифт, аккуратный и разборчивый.

Начал читать.

* * *

«Привет, Алексей.

Если ты читаешь это письмо, значит, дедушка доверился тебе. Проникся. И убедился, что ты по-настоящему любишь меня (он подумал, что я совершенно точно с ума сошла). По крайней мере, таков у нас был договор.

Еще раз извини, что ушла и заставила страдать. Я не хотела, а хотела, если бы была моя воля, остаться с тобой. Это правда. В этот раз я не вру.

И в этот раз будет только правда. Ни капли вымысла и лжи.

Настоящее имя… Вероника. Я ненавижу это имя. Поэтому для родных и знакомых я либо Вика, либо Виктория.

Не было ни травмы спины, ни приемных родителей, ни проблем в общении со сверстниками до семнадцати лет, ни снов, в которых я спасала людей.

Как ты понял, я из богатой и интеллигентной семьи, в которой главенствовали любовь и уважение, привитые старшим поколением.

Училась хорошо, но без усердия. Любила плавать, получала ворох золотых медалей и уважение в школе. Каждую субботу ходила в кружок юного писателя. В каникулы путешествовала по миру с многочисленными подружками.

Но сейчас я – сирота.

Родители, Мария и Владимир, младший брат Станислав и всеми любимая, самая добрая женщина на свете бабушка Жульен разбились, когда летели из Парижа в Москву.

Билеты были куплены на всю семью. Но незадача – перед самым отъездом я заболела пневмонией, дед остался со мной, а они улетели.

Навсегда.

Все еще не оправилась. Жжет в груди, ноет рана. Не могу отпустить их. Как и дедушка, который, хоть заверяет меня, что надо жить дальше, сам остался в прошлом.

Пять лет – в прошлом. Как во сне.

Институт не закончила. Отказалась от денег (почти отказалась). Отказалась от прежней гламурной и веселой жизни. Вычеркнула друзей из жизни (странно, но когда случилась беда, друзья перешли в разряд знакомых).

Стала работать волонтером – помогать тем, кому еще можно помочь. Моталась по разным континентам. Искала в чужих глазах – ответы. Истину. Путь. Убегала от боли. От любви. От всего.

Даже на Новый год не приехала к одному-единственному родному человеку.

Плохо спала по ночам.

Писала сказки, чтобы хоть как-то скрасить одиночество, которое особенно давит, когда наступают сумерки.

Худела на глазах. Думала, от нехватки сна и еды.

А потом я упала обморок. Второй раз. В третий.

Вернулась домой. Прошла обследования – и…

… не хочу писать о своей болезни, которая прогрессирует. Только не сейчас и не в этом письме. Места все меньше на пожелтевшем листочке, а так хочется поговорить о тебе, о нашей, не боюсь этого слова, волшебной встрече.

Честно, незабываемая ночь была.

Ночь, когда я снова стала счастлива (ты открыл мне глаза, чтобы я увидела тебя и то, что меня окружает… как ты это сделал, все еще не пойму). Раскрыла душу (и пускай тебе не смущает, что моя правда была завуалирована в сказку), влюбилась, почувствовала себя настоящей, живой – женщиной, которую хотят и желают. И помогла тебе (искренне верю, что ты найдешь силы двигаться дальше, потому что в тебе есть то самое, неуловимое и незримое – воля и природная сила, чтобы наполнить наш мир новыми красками).

Жаль, что пришлось ранить – уйти, не попрощавшись.

Так надо было. И я предупреждала, даже уговаривала. А потом не могла, потому что что-то почувствовала. Дрожь. Волнение. Теплоту.

Тебя.

Теперь ты знаешь правду. Почти всю правду обо мне (про мою напасть спросишь у деда, он расскажет).

Не знаю, что ты будешь делать. Какой путь выберешь. Их несколько…

Знай только одно: я люблю тебя!

Твоя Виктория».

* * *

За окном ночь. Без трех минут два. Читаю уже в седьмой раз письмо; курю; в глазах – слезы; душа – рыдает; а внутренний голос орет: «Собирайся! Беги к старику!»

Утром, утром, утром.

Смяв бычок в пепельнице, иду умываться. Смотрю в зеркало. Глаза красные, под ними – синяки от недосыпа. Трехдневная щетина. На голове – черт-те что.

Не жди утра. Путь у тебя один. Ты выбрал его, когда пригласил ее выпить кофе.

Вызвал такси, наспех оделся и вышел под моросящий дождь.

В такси думаю только о ней, глядя сквозь ночной город.

Бедная, бедная девочка.

Как можно жить с такой болью, с такой невосполнимой утратой?

Потерять всю семью за один вечер – даже не укладывается в голове. Одна мысль заставляет сжаться в клубок, задрожать, закричать.