Летняя ночь для двух одиноких сердец

И тут случилось то, что я меньше всего ожидала – в его объятьях я вспоминаю его запах, его голос, его прикосновения, поцелуи. Воспоминания так далеки, но в то же время так близки. Я точно знаю, что давным-давно он был рядом со мной. Что-то родное, теплое, нежное накрывает меня – и я плачу, положив голову на его широкое плечо. Я не верю глазам, но верю сердцу.

Оно любит.

* * *

Все исчезает, увядает, дом погружается в дымку. Я уже обнимаю воздух. Встаю, но увязаю в полу.

– Я не хочу просыпаться. Нет. Хочу быть с отцом! Верните мне его! Пожалуйста…

Меня затягивает все глубже и глубже. Я борюсь. Все тщетно. Вижу яркий свет, ослепляющий глаза, которые я закрываю лишь на минутку, чтобы проснуться.

* * *

– Ты считаешь меня сумасшедшей?

Мы все так же были в объятьях друг друга.

– Нет.

В услышанное поверить почти невозможно, она это понимала. Я это понимал. Но ее искренняя история была близка мне. Отыскать отца в мире сновидений – я отдал бы многое за такой сон. Снова быть с ним. Слышать. Видеть. Ощущать. Живого и здорового.

– Скажи честно.

– Пока не скажу. Ведь твоя история еще не закончена?

– Нет, нет, – Виктория задумалась. Или Викториана. Боже, мне надо было выпить. – Я еще никому не рассказывала об этом. Ты уже понимаешь, почему.

– Понимаю.

– Все не уместить за короткий разговор.

– Я готов слушать всю ночь. И никакого сна.

– Такие жертвы из-за меня?

– Да, – утвердительно ответил я, чтобы она ни на секунду не сомневалась во мне. И добавил: – Виктория, пойдем ко мне.

– К тебе…

– Не подумай ничего дурного. Ты сядешь на диван, я приготовлю вкусный горячий кофе, чтобы мы не захотели спать. И ты будешь рассказывать и рассказывать. Я слушать.

– Я…

– Согласна?

– Да.

– Значит, мой кот спасен. Целый день не кормил его. Ждет, бедняга.

– У тебя есть кот?

– Такой мягкий и пушистый, когда спит и ласкается. Вы с ним поладите.

* * *

В квартире был сущий беспорядок, который нисколько не смутил Викторию. Пока я готовил кофе, она упорядочила чтиво на журнальном столике и оттерла въевшуюся грязь. Осталась под впечатлением от коллекции миниатюрных моделей машин разных эпох; собрание современной прозы наших и зарубежных авторов в красиво оформленном издании тоже удивило ее.

– Тебе не хватает стеллажа для книг.

– Знаю. Все собираюсь купить да собраться не могу.

– Такая коллекция, и на полу штабелем разложена, – Виктория взглянула на семейную фотографию, висевшую на стене. – Твои родители?

– Да.

– Твоя мама очень красивая.

– Многие так говорят. – Черные густые волосы до плеч; большие глаза, подведенные черной тушью; золотые серьги-медальоны; голубое платье, подчеркивающее ее стройную фигуру. Маме на фотографии тридцать шесть, но выглядела она на десять лет моложе. – Люблю эту фотографию.

– Сколько тебе здесь?

– Семнадцать. Очень взрослый. Видишь, какой недовольный, что заставили фоткаться.

– Твоего папу, по всей видимости, тоже заставили.

– Его выдернули из постели – тогда он только начал болеть – и заставили надеть костюм-тройку, который он надевал в двух случаях: в театр и на семейные празднества, где собиралось обычно под полсотни человек. Но он не поэтому злился. Мама не предупредила его, что придет профессиональный фотограф. Специально, кстати, не сказала. Знала, что он не согласится. Папа был добродушным ворчуном.

– Вы были близки?

– Папенькин сынок.

– Удивительно.

– Ничего удивительного. Представь, ты приходишь из школы, а папа вовсю готовит на кухне (он был писателем, рабочий день которого заканчивался после полудня. Что примечательно, зарабатывал он неплохо). Потом тебя кормит, спрашивает настойчиво, но без перегибов, как дела в школе, выслушивает, после высказывает свое мнение и умолкает. Иногда помогает по домашним заданиям. Почти всегда выталкивает на прогулку в городской парк, перемешивая ходьбу с легким бегом. Покупает билеты в кино и театр. Делает все то, что должна делать мама. Лучше, чем мама. Он знал меня вдоль и поперек. И когда у меня появлялись тайны или какие-то смутные мысли – он сразу видел их в моих глазах и пытался докопаться до истины и помочь разобраться. Жаль, что мои глаза открылись только после смерти отца… Возможно, я не был бы таким упрямым, наглым и эгоистичным с ним.

– Люди делают больно тем, кого любят.

– Зачем?

– Потому что любят.

– Однажды я сказал ему, что он размазня, не способный зарабатывать деньги. Он ничего не сказал. Не обиделся. По крайней мере, не показал этого. Я несколько раз пытался извиниться, но все откладывал.

Я смолк, тяжело говорить. Фотография оживила воспоминания. Воспоминания – воскресили отца, который влиял на меня, маму и сестру больше, чем мы могли подумать. Мы стали другими. Чужими друг для друга. Но я промолчал об этом.

– Кофе стынет.

Мы сели на диван бежевого оттенка, застеленный пледом; к нему приставлен журнальный столик, на котором стояли две чашки кофе с вьющимся паром, тарелка с черствыми печеньями и коробка конфет «Птичье молоко».

– Угощайся.

Кофе получился крепким, печенья отдавали плесенью, конфеты были приторно-сладкие. Я сидел как на иголках, коря себя, что угощаю гостью непонятно чем.