Летние дни в замке Оберн (ЛП)

это допустимым? Сейчас все это не укладывалось в голове. И придумать выход не

удавалось.

Пока я сражалась с чувством вины и гневом, алиоры заняли места на сцене. Трое

держали в руках длинные, тонкие трубки, похожие на выдолбленные ветки; но их

собственные руки были такими длинными и тонкими, и так крепко держали инструменты,

что иногда казалось, будто это не одна, а три трубки. Две приезжих женщин сели и

раскрыли на коленях металлические коробочки. С моего места не было видно, есть ли

внутри струны или какое-то другое устройство для извлечения звука. Эндрю перебирал

горсть стеклянных палочек, которые, ударяясь друг о друга, издавали хрустальный звон.

Пожилая женщина что-то спросила у своих товарищей, и они все замерли. А потом по

какому-то незаметному сигналу начали одновременно играть.

Казалось, все деревья в лесу уселись и начали говорить; словно река, надув кружевные

губки, рассказывала сказку. Алиоры играли непривычную моему слуху музыку, но

доносившиеся звуки, писк, тихое рычание лесных тварей приобретали неожиданно

понятный стройный язык. Не столько понятном – не история с началом и концом, –

сколько дававшем ощущение общения, раскрытия тайн и постижения всеобщей истины.

Под журчание и шорохи их песни ветра меня посетила мысль: «Да, теперь я знаю.

Конечно. И почему раньше не понимала?». Я была зачарована, восхищена, околдована.

Когда музыка внезапно прекратилась, я буквально ахнула – как и половина людей в

зале. Я чувствовала себя глупой и какой-то тяжелой, будто выбралась из лесного пруда, где

пронежилась весь день, легко держась на воде. Казалось, комната давит, стены чересчур

плотные, а в воздухе слишком густо пахнет людьми. Кто-то рядом со мной что-то сказал,

но я не смогла понять ни слова.

Не успела я испугаться или хотя бы удивиться, как музыка возобновилась. И снова я

плыла по ее успокаивающим всеведающим волнам. Мир казался огромным и полным

сияющего света; каждое существо, каждый предмет покачивался под свою собственную

мелодию. Все было на своем месте, все прекрасно сочеталось. Замок, поля вокруг,

провинции, простиравшиеся так далеко, что я и вообразить не могла, – все казалось

частью одного прекрасного целого, составляло чудесный единый рисунок. Я подняла руку,

будто пытаясь погладить нити вытканной музыкой картины. Даже то, что на самом-то деле

дотрагиваться было не до чего, не мешало моему пониманию разворачивавшегося холста.

Все виделось кристально ясным.

Музыка снова смолкла, и меня вновь охватили растерянность и чувство утраты. В этот

тоскливый перерыв мне хватило ясности ума подумать: «Если все чувствуют то же, что и

я, почему они вообще позволяют алиорам играть для людей?». Затем музыка

87

88

возобновилась, и стало неважно, что без нее я терялась и печалилась; мне лишь хотелось,

чтобы она не прекращалась всю ночь.

Не могу сказать, как долго это продолжалось. Казалось, мы провели целые дни,

завороженные алиорами, но, возможно, прошел лишь час-другой. И кто знает, сколько бы

они еще играли, если бы не внезапная помеха. Дверь сзади распахнулась, и громкий голос

заявил:

– Это представление может длиться всю ночь! Потому что я привел еще одного

музыканта в оркестр!

И музыка тут же смолкла, внезапно и болезненно. Люди же, казалось, разделились

поровну на протестующих и удивленных. Кто-то вскочил на ноги, указывая в сторону

двери. Вблизи послышался чей-то смех, а дальше – тихий, высокий звук, будто плакал

ребенок. Я медленно развернулась на стуле. Я знала, кто там.

Там, заполняя собой весь дверной проем, уперев руки в бока и улыбаясь в темную

бороду, стоял мой дядя Джексон. В запыленной, перепачканной за время странствий

одежде, словно он только что въехал в ворота замка. Рядом с ним на полу, едва прикрытая

тряпьем и стонущая от боли из-за золотых цепей на запястьях, скорчилась девушка-

алиора, по виду совсем ребенок. Она была такой маленькой, такой худой, что пряди

длинных густых волос казались толще ее рук и ног. Я могла бы поднять ее и прижать к

себе одной рукой, и у меня еще хватило бы места обнять Элисандру.

Дворяне вокруг меня негромко восторгались увиденным:

– Еще алиора! Джексон, ты обещал, что я смогу торговаться первым.

– Посмотрите, какая маленькая! Из нее выйдет чудесная нянька.

– Величайший охотник нашего поколения.

– Поздравляем, Джексон! Отлично сработано!

Я была не в силах их слушать, не в силах взглянуть на дядю. Не думая о том, как

выгляжу со стороны, я кое-как встала и поспешила мимо сцены к ближайшей двери для

слуг. Однако далеко уйти не удалось – я упала на колени, и меня вырвало прямо в

коридоре.

Глава 8

Конечно, позже именно Анжела рассказала мне все. Джексон тоже мог поведать свою

историю, только вот я бы ни за что не стала его спрашивать. Несколько дней с его приезда

я сомневалась, что вообще когда-либо заговорю с ним снова.

Уж не знаю, через какие замочные скважины подслушивала Анжела, собирая сплетни,

но я ей поверила – ведь рассказ ее совпадал с тем, что я уже знала. Но как же мне

хотелось, чтобы все оказалось неправдой!

По словам Анжелы, две недели охотился Джексон за алиорами в лесах около реки