Летний день, или Корыто со старостью

Прозвенел звоночек, и курьер оказался за стеклянной витриной, направился к припаркованной рядом машине. Верочка, казалось, все еще что-то обдумывала, а потом вдруг ни с того ни с сего сорвалась с места, выбежала из бутика и догнала паренька.

– Вот дурочка, все перепутала. – Верочка виновато посмотрела на мальчишку.

Курьер остановился.

– Да конверты с открытками не так вложила. – Верочка двумя руками нырнула вглубь букетов, вытащила конверты и поменяла их местами. – Ну вот и всё, – то ли удовлетворенно, то ли с облегчением кивнула она, – теперь можно.

К чему все это могло привести, Верочка даже боялась подумать, но теперь на душе у нее было удивительно спокойно.

Когда в дверях офиса появился курьер с букетом экзотических цветов, Верунчик сидела за компьютером, строча наманикюренными пальчиками очередной отчет. В том, что букет был именно для нее, она даже не сомневалась. Дарить такие шикарные цветы кроме нее в офисе было просто некому. Приняв из рук паренька букет и расписавшись в получении, она плюхнулась в кресло.

– Какой же он все-таки замечательный! – Верунчик опустила свое хорошенькое молоденькое личико в бутоны цветов, что-то кольнуло ей щеку, и она заметила край конверта. Вытащив его из середины букета, она стала читать открытку. «Вера…» – Обращение сразу неприятно резануло. Так звали его жену, и они договорились, что он ее никогда не будет называть этим именем. Верунчик дочитала открытку, слегка наморщила свой хорошенький носик. Встала со стула.

– Какие же мужики все-таки растяпы! – Верунчик подошла к шредеру, надавила жирную кнопку и отдала конверт на растерзание его железным зубам. Плюхнувшись в кресло, она опять опустила нос в букет: – Сиреневые, прям как я люблю, – разомлела Верунчик. Букет благоухал, наполняя изысканным ароматом офис на Бакунинской.

Часом позже курьер появился на Ильинской. Хорошенькая женщина, слегка за сорок, встретив его на пороге квартиры, расписалась в получении букета. Мужа дома не было, он как раз сегодня умчался в командировку. Или муж, или деньги – так было сказано когда-то Вере. Да она и не возражала. Все крутились, как могли, да и ей ли быть в обиде. Вера обвела глазами интерьер шикарной четырехкомнатной квартиры, стала рассматривать букет.

«Не избито, изысканно, даже очень, – похвалила она про себя мужа, – всё в его духе».

Наконец Вера заметила конверт. Вытащила из него открытку и пробежалась по ней глазами.

«Очередной букет на двоих… – Вера прищурилась, стараясь припомнить имя предыдущей пассии. – А эта Верунчик молодец, уже год держится, странно, а куда делась предыдущая? – Женщина задумалась, стараясь припомнить ее имя. Так и не вспомнив, она убрала открытку в конверт, вышла на лестничную площадку. – И все-таки какой же он невнимательный, вечно все путает, – слегка раздраженно подумала она, дошла до конца коридора, потянула на себя крышку мусоропровода и выбросила открытку. – Не хватало еще, чтобы она попалась ему на глаза».

Захлопнув за собой дверь, она вернулась в квартиру и поставила букет в вазу.

ПЕТУШОК НА КРЫШЕ

– Почтенный, любезный, алмазный вы мой… – Шляпа у меня тут же с макушки слетела, каблучки, как по команде, щелкнули, и обратился я весь в мармелад. С авторами это случается. Публика нынче пошла тонко чувствующая, вкус имеющая, с колыбели к тонким материям приученная, вот и крутишься, как уж на сковородке, только бы, так сказать, не лицом в грязь… – Ах, дражайший мой Егор Кузьмич! Драгоценнейший Аристарх Поликарпыч! – Тут я для пущего эффекта замер (трюк проверенный, Благоговением называется) и, глаз не отрывая, продолжаю: – Ах, ежели бы вы только знали, Аристарх Поликарпыч, как хотелось бы мне засвидетельствовать вам свое почтение лично, но… тогда остальные Петры Терентьевичи и Иннокентии Тимофеичи, которых я обойду в некотором смысле вниманием, будут иметь повод обидеться… а это, прямо скажем, нежелательно очень. От обиды-то чего только с человеком приключиться не может: селезенка завернется или с пузырем какая беда выйдет… посему позвольте мне обратиться к вам просто – Любезнейший – и сразу, пока вы еще не очухались, в лоб вопрос задать: а имеются ли у вас, любезнейший, руки? А?! И какие они из себя, эти самые руки? Перчаточки-то сымите и в карман припрячьте, чтоб потом на меня не серчали, ежели вдруг нечаянно их посеете, и приглядитесь, приглядитесь, к рукам-то своим, меня не стесняйте. Мне, если уж на то пошло, дела до вас никакого нету, хоть бы даже и были вы пупом земным иль султаном турецким. Я, может, и заигрывал-то с вами поначалу только для того, чтобы вы на первом абзаце, как рыба с крючка, не сорвались и не скрылись в пучинах вод беспросветных. Для меня, ежели честно, главное-то герой мой! Герою читатель требуется! Рябой, кривой, хоть какой, но чтоб был! Для него и стараюсь!