Летний день, или Корыто со старостью

Хотел я было кинуться в ноги, уткнуться в башмачки с тесемочками, прощение вымолить. Но разве заслуживал я прощение? Барышня всё глядела на меня и глядела, и как будто даже чуть смягчилась, во всяком случае ротик ее закрылся, но тут рядом с барышней выросла вдруг маменька! Краски во мне переменились. Я побледнел. В том, что это была именно маменька, сомнений не было. Маменька была точь-в-точь барышня, только в два раза шире, имела такое же воздушное платье, с той только разницей, что мутерьяла на это творение пошло в два раза больше и волны на юбке были более грозные. Требовательный читатель, имей он такую возможность, должно быть, дернул бы меня в этот момент непременно за ухо. К чему, дескать, приводить, Кузьма, здесь все эти неважные подробности? К чему нам здесь маменька? А я вот как на вызов отвечу: разве мысли в вашей голове выстраиваются всегда стройным рядом, как солдатики в играх покойного нашего императора Павла? Разве не бывает такого, что одна другую перегоняет и лезут они друг на друга, как тараканы, врасплох застигнутые? А? Случается! В том-то и дело, что случается. К тому же решился я излагать все подряд без утайки, для того чтобы не пропустить что-нибудь важное, чтобы записи мои за неимением опыта не пострадали. Поэтому простите уж, но маменьку никак обойти нельзя. Поглядел бы я, как вы обошли бы эту баржу, корсетом перетянутую.

Итак, возвращаемся к маменьке. Маменьки, так уж получается, всюду одинаковые. Ежели им что по душе приходится, так они слаще спелой сливы становятся, а в гневе, извольте, так прямо Зевс в модном платье, с тем только отличием, что в руках у них отсутствуют молнии, под ногами не грохочущая небесная колесница, а мост через Фонтанку или выложенная булыжником мостовая. Маменька, пока я лобызал взглядом барышню, нервно и как-то истерично дернула за ручку, будто это была не ручка, а веревочка от звонка, которым она дворецкого подзывает. И в следующее мгновение обе вдруг исчезли, как будто по мановению волшебной палочки. Читатель, в котором есть хоть капелька жалости, не должен сейчас умчаться вслед за барышней, хотя б она и была прекрасна, как Венера, с пены сошедшая. Из сострадания он должен непременно остаться со мной, потому как положение, в котором я очутился, хоть даже по глупой случайности, было крайне незавидно. Я… я так и стоял на мостовой. Что творилось в душе моей?! Эх, разве подвластно энто описаниям… Скажу только, что стал этот момент переломным в моей жизни, потому как с этого момента я решил стать человеком воспитанным и совершенным. Представьте, даже вид мой не повергал меня в тот момент в такой стыд и не доставлял мне такое страдание, как выказанное мною поведение.

День этот миновал, как и всякий другой. Остается добавить лишь то, что каждый встречный до самого вечера крутил от меня носом – беспощадно веяло от меня помоями. Но я уже тогда стал догадываться, что крутит он носом совсем по другому поводу: крутит, потому как я – человек несовершенный. От этой мысли началось во мне бурление, которое, надо сказать, не прекращается и поныне.

Ну что ж, начало положено, самые прескверные для себя воспоминания я изложил и покамест записки свои отложу, чтой-то от них больно тошно стало.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Собачья жизнь, или Первые шаги к совершенствованию

Вывод сделанный – это все же еще пока ничто, пустое место, потому как размышлять, чувствовать, вопросы задавать, хоть даже и гамлетовские, – в этом всего лишь пока одни лишь думы, никакого практического фэфекту не имеющие. Толку в одних мудрствованиях никакого. Для совершенствования нужна деятельность. (Это, простите, не моя мысль, недавно в библиотеке в книжке одной вычитал – бывает, и я философическими чтениями балуюсь.) Но что же это значит в моем конкретном случае? А то и значит, что воспитывать нужно самое себя, воспитывать, хоть ты тресни. А вот с какого края подобраться к этому воспитанию, чтобы оно не выпорхнуло от тебя птицей и не остался ты с хвостом вороньим? Вот в чем вопрос. Эх, думаю, была не была. Начну-ка с совершенствования речи – облачения, так сказать, хоть даже и неприятных мыслей в приятные звуки. Вы, может быть, скажете, что все это только пыли в глаза пускание, неплохо бы, чтобы и от поступков благородством веяло? А я тут супротив не пойду, потому как полное имею с вами согласие. И слова вырывающиеся, и поведение, и манеры – все должно быть приятным. Но начать-то нужно с одного, чтоб не надорваться! А там, глядишь, с Божьей помощью дойдем и до остального. Глядишь, найду себе образец для подражания, и пойдет дело, как по маслу.