Летний детектив (сборник)

– На кой тебе это надо?

– На всякий случай.

Сын Петровича служил прапором в военной части километрах в шестидесяти от Верхнего Стана. Человеком он был самостоятельным и бережливым. В те поры он однажды явился в деревню на танке, заявив односельчанам, что боевая машина – его собственность. Танк потом стоял у родительского дома без малого полгода, пока не явились неизвестные штатские люди, очень смахивающие на бандитов, и не увели машину. Кроме собственного танка, в деревне тогда появились и плащ-палатки, и неношеные солдатские формы, и даже парашюты. Продавал прапор недорого. Деревня скупала – в хозяйстве всё пригодится. Понятно, что гранаты и всё прочее попали к Петровичу тем же путём.

А почему не предположить, что какой-нибудь завалящий пистолет не попал в реквизированный домашний арсенал, потому что хранился отдельно? Зыкин начал допрос по-простому. Есть, мол, дядь Петь, подозрение, что стрелял в господина Шелихова именно ты.

Бомбист не испугался:

– Это откуда же такое подозрение?

– А оттуда, что больше некому. И, между прочим, Анна Васильевна видела, как ты в сторону шелиховской дачи ночью шёл.

– Вот уж и ерундовина с фиговиной. Я, если хочешь знать, к Линде шёл.

– Шёл, да не дошёл.

– Ты откуда знаешь?

– А в деревне все знают!

Разговор был долгий. Сравнить его можно было с перетягиванием каната. Вначале опер призрачными намёками утягивал Бомбиста в сторону конкретных обвинений, потом сам Петрович невразумительным, но твёрдым отказом брал верх. Наконец Петровичу всё это надоело, и он крикнул в сердцах:

– Что ты мне здесь голову морочишь, если я сам видел, вот этими глазами, того, кто стрелял!

– Кто? – взревел Зыкин.

– Не угадал. Темно было. Я приметил только спину.

– Ты почему-то, дядь Петь, всех нужных людей только со спины видишь! Я тут бегаю, вынюхиваю, как бобик, ноги сбил до крови, а ты, старый пень, молчишь!

По-человечески Бомбиста можно было понять. Да, он действительно шёл к Линде, но по дороге передумал. Во-первых, старую каргу не добудишься, а во-вторых, она, язвить её, таксу повысила: днём одна, а ночью – другая. Уже по дороге Бомбист решил, что, пожалуй, дождётся утра, а пока зайдёт на террасу к весёлой компании и попросит пивка горло смочить. Ведь разливанное море, пиво прямо из крана течёт!

Обходя дом, Бомбист обнаружил, что окно в кухню открыто, а на подоконнике в ряд, как почётный караул, стоят бутылки – винные, иностранные, с этикетками. Попутал грех, взял, но тут же себе и объяснил, что никакое это не воровство. А плата за труд. Калитку Марье Ивановне чинил намедни? Чинил. Обещала на бутылку дать и забыла. Вот теперь будем считать, что в расчёте.

Петрович только бутылкой разжился, как окно в соседней с кухней комнате засветилось. Кто-то там по телефону стал разговаривать. Бомбист затаился, решил переждать разговор, чтоб его за руку, как мальчишку, не поймали. А в этот момент ка-ак бабахнет! Он в кусты. Тут видит – перед ним кто-то тоже на всех парах от дома убегает.

– Уж не помню, как до дома добрался, – кончил Бомбист свой рассказ. – А винцо оказалось сущей кислятиной. Продешевил я. Одна награда – бутылка хорошая, глиняная, с несмываемой этикеткой. В ней что хочешь можно держать.

Рассказ Бомбиста был запротоколирован и заверен подписью. Единственным отступлением от истины было неупоминание украденной бутылки. Петрович уговорил Зыкина остановиться на первом варианте: мол, хотел пивка попросить, да не успел.

– А то, Валер, от людей стыдно. Я тебе ведь как на духу.

– Тебе не людей стыдиться надо, а самого себя. Ты знаешь, сколько такая бутылка стоит? Пять сотен, как копейка.

Совесть свидетеля опер последним заявлением не разбудил. Петрович в эту цифру просто не поверил. Если прозрачное, слабенькое вино может стоить такие деньги, то ведь это конец света, конец России. Путает что-то опер.

Не менее ценные сведения были получены и от Фёдора, который ночью в воскресенье был на реке и сам видел, как от берега отплыла лодка. Сидел в той лодке один человек, грёб отчаянно.

– И видел ты его только со спины, – не скрывая сарказма, уточнил опер.

– Почему со спины? Он лицом ко мне сидел, но лица его я не видел. И фигуры не видел, так только, очертание. Он ведь был далеко. На быстрине, где я гулял, на тот берег легко не переправишься.

На обычный вопль опера «Почему раньше не сказал?» Фёдор замялся. А что смущаться, если и так ясно? Гулял он, видите ли, на быстрине! Не гулял он там, а ставил сеть или, скажем, другое народное приспособление – «телевизор». И всё для браконьерского лова рыбы. Но в опросный лист это не пошло. Сошлись на удочке. Сидел в час ночи, рыбачил… это Фёдор подписал безотказно.

И наконец – третий фактор, самый главный. Архитектор Харитонов вручил Зыкину найденную куртку – хлопчатобумажную, бежевую, испанского производства. В кармане куртки были обнаружены пятьсот тридцать два рубля денег и паспорт на имя Шульгина Андрея Константиновича. Фотография в паспорте прямо указывала, что это и был убитый.