Летний детектив (сборник)

– Знаешь, Верунь, а у меня всё не так. От ощущения опасности я поминутно бегаю в туалет. Почему-то от страха мочевой пузырь у меня наполняется с невиданной быстротой. Но сознаюсь тебе, я пыталась играть в детектива. Целый день пялилась на руки людей, искала царапины.

– Нашла?

– На руках были разнообразные травмы, и даже царапины были, но не Ворсиковы. Я его руку, то есть лапу, знаю. Ты не представляешь, сколько людей в сельской местности по тем или иным причинам имеют на руках травмы! И только горожане носят бинты. Например, у Лёвушки была рука забинтована – обжёгся в бане.

– А другие?

– По-разному. Харитонов – это сосед наш – явился вечером в гости с завязанным шарфом глазом. Говорит – шершень тяпнул. Я усомнилась. Думаю, а вдруг это тебе мой Ворсик глаз царапнул? Подкатила к этому Харитонову, говорю, давайте я вам глаз чаем промою. Говорят – очень помогает. А Харитонов – ни в какую. Я, мол, не привык в таком виде показываться перед дамой. Уговорила-таки. Ну, я тебе скажу! Ну и рожа! Правда шершень. Фёдора – есть у нас тут колоритная фигура, борец со змеями – цапнула за палец гадюка. Он руку тряпкой завязал, а палец сунул в стакан с водкой, и так целый день проходил. Мужики с ума посходили: зачем людей дразнишь? Не можешь выпить, так дома с водкой в стакане сиди. А он важно так говорит: «Эту водку пить нельзя, в ней змеиный яд». Вечером не утерпел и выпил за милую душу. И даже поноса не было.

Посмеялись.

– Ещё у нашего главного художника Флора есть молодые подмастерья. Одного я видела всего пару раз, а другой, Игнат, вообще в перчатках ходит. Какая-то у него сложная форма экземы. Если у тебя экзема, то зачем ты работаешь с соломой?

– А что он с ней делает? Жнёт?

– Они здесь все жнецы и на дуде игрецы. Завтра увидишь. Тебе понравится.

– Пошли спать…

– Ты иди, а я уберу со стола. Сороки таскают всё, что могут поднять: зубные щётки, чайные ложки, конфеты в фантиках. Мыло унести не могут, так всё его клювом продырявят… Ненавижу сорок!

Вероника собрала чашки на поднос и двинулась к двери, как вдруг остановилась, развернувшись всем корпусом.

– Что? – Марья Ивановна подняла на неё удивлённый взгляд.

– Это ты щёлкнула?

– Нет.

– А что тогда? Ты разве не слышала?

– Чем я могу щёлкать? Разве что вставными зубами…

– Звук был короткий и резкий. Знаешь, как будто металлическая прищепка клацнула, – Вероника подошла к перилам и долго всматривалась в темноту. Вид у неё был такой, что только поднос, полный фарфора, мешал ей немедленно броситься в сад в поисках неизвестно чего. Марья Ивановна проследила за её взглядом. Деревья зашумели вдруг, зашуршали кусты, прогнулись полосатые декоративные травы у дорожки.

– Ветер… А щёлкать в саду может какая-нибудь птаха. Здесь есть синицы, зарянки, есть пеночки-трещотки.

– Пеночка-трещотка не может щёлкнуть один раз и смолкнуть. Плохой был щелчок. Ладно, пойдём спать.

На следующий день никаких разговоров на тему «что бы это могло быть» не возникало. Ясное утро отмело все страхи и подозрения. Вероника опять чувствовала себя помолодевшей, нацепила какой-то шёлковый хитон цвета бордо, шляпу с полями, в нарядную сумку сунула купальник – словом, полностью экипировала себя для сельских красот.

Наибольшее впечатление на неё произвел, конечно, угор. Марья Ивановна, которая давно сюда не заглядывала, тоже осматривалась с интересом. Соломенные скульптуры и снопы уже не стояли кучно, а расползлись по склону, каждый своим строем, и только Анна Скирдница пребывала пока под навесом. Там же сидел Сидоров-Сикорский – толстый, потный, всем недовольный – и рисовал эскиз некого панно или плаката, который надлежало воплотить в жизнь в ближайшее время. Молодые художники при появлении гостей тут же ушли, прихватив с собой вёдра и кисти. Здесь творили такое искусство, когда на каждый мазок уходило по стакану краски. Аборигены – Фёдор и Петя-Бомбист – рыли ямы под слеги, а вернее сказать – длиннющие хлысты, к которым собирались крепить отбелённые льняные полотнища, символизирующие что-то исконно народное – мудрость, кротость, радость, трудолюбие – без грамотного объяснения не понять.

Но Веронике было достаточно нескольких слов, чтобы схватить самую сущность. Кроме того, ей куда больше хотелось самой поговорить, чем слушать.

– Ах, как у вас чудесно! Я и не представляла, что такое возможно. Искусство, которое не продаётся! Я это принимаю всем сердцем. Ведь нельзя купить этот дивный склон, останки церкви, вот эту реку и все ваши скульптуры. Вы знаете, я ездила в позапрошлом году в Италию и видела там дивные строения! Старинные базилики в Риме, Колизей, триумфальная арка Септимия Севера… Их тоже нельзя продать. Они стоят там вечно.

– Наши скульптуры не будут стоять вечно, – ворчливо сказал Флор. – Зимой они пойдут на подстилки скоту.