Бракоразводный процесс длился полгода, и всё это время Улдис мотался между двумя столицами. Говорил, что ездит в Москву в командировку, Марья Ивановна проверяла, и правда – в командировку, на переквалификацию. Живут вместе чин чином, вдруг сорвётся с места и опять к жене – разводиться. Возвращался он оттуда взвинченный до предела. В Риге Улдис умолял, грозил и, как говорится, в ногах валялся, а жена знай твердила своё «нет». Марья Ивановна уже по собственной инициативе брала талончики к врачам и никогда не ошибалась, потому что «почки ни к чёрту, печень опять дала сбой, и вообще, я обезвожен, как после дизентерии». Этот сумбурный период жизни Марья Ивановна пережила вполне безболезненно, потому что не верила в счастливый исход и смотрела на всё как бы со стороны. Вернулся из Риги – хорошо, исчез бы навсегда – тоже пережила бы, потому что в жизни ещё не то бывает.
А тут и счастье подоспело. Улдис развёлся, и они поженились. Работу он нашёл без труда. Марья Ивановна прописала его на своей площади.
Счастье было трудным. С удивлением для себя Марья Ивановна узнала, что в Риге у Улдиса остался двухгодовалый сын.
– Что же ты мне об этом раньше не сообщил?
– А что бы это изменило? Ты чудная, дивная, добрая. У тебя глаза ангела! Ты не знаешь, как важна в жизни доброта. Русалка моя, фея. Я не могу без тебя!
Приятно слушать такие слова, но Марья Ивановна недоумевала – что он в ней нашёл? Кожа хорошая, ничего не скажешь, а так… Лицо – самое обычное, фигура – «такие сейчас не носят», бюст великоват и ноги слишком крепенькие.
И при чём здесь «русалка»? Знай она, что у Улдиса полноценная семья, может быть, и не бегала бы по поликлиникам, не стояла в очередях, доставая дефицитные талоны. Представляя брошенку и мать-одиночку, Марья Ивановна поначалу угрызалась совестью.
– Покажи мне фотографию жены, – просила она Улдиса.
– У меня нет её фотографии. Я с ней порвал навсегда.
– Тогда сына покажи…
Неохотно, но показывал. На одной фотографии был изображён младенец в кружевных пелёнках, на другой – худенький мальчик уже на ножках, ручка тянется к другой руке, обладательница которой отрезана. Мальчик не вызывал никаких родственных чувств: просто чей-то ребёнок, как вырезка из журнала.
Зато рижская жена вызывала чувства, и это было отнюдь не сочувствием. Она была особой страстной, изобретательной, и сделала всё, чтобы жизнь молодых поменяла медовый вкус на полынный. Проводить мефистофельскую работу на расстоянии тысячи с гаком километров было трудно, но мстительница использовала телефон, телеграф, почту, однажды с оказией послала гадюку в банке. Посыльный и не подозревал, что везёт. На банке было написано чёрной краской: «душа Марии Шелиховой». Правда, потом оказалось, что это не гадюка, а уж, но страху было предостаточно.
Каждое напоминание о себе бывшей жены стоило Улдису ухудшения здоровья. Надо сказать, что Машеньке скоро надоели вечные разговоры о болезнях. Это в старости интересно обсуждать давление, камни в почках и бессонницу, а в тридцать лет ты начинаешь сомневаться – а так ли уж болен муж? Вероятнее всего, это просто мнительность и плохой характер.
Но у неё хватило ума и такта не высказать эти сомнения вслух, тем более что через два года совместной жизни Улдиса не стало. Прободение язвы. Не спасли. О! Улдис был проницательный человек, он чувствовал сомнения жены. Как-то в шутку он сказал:
– Мне рассказывали, что в Риме есть могила с памятником, на котором написано: «Я же говорил вам, что я болен». Если что – мне, пожалуйста, такую же надпись.
Милый, милый Улдис. Столько лет прошло, а она помнит о нём только хорошее. Но мало осталось воспоминаний. Она послала в Ригу уведомление о смерти мужа. Рижская жена (как её звали-то?) сочинила ответ на десяти страницах. Добропорядочная Марья Ивановна, хоть и мука это была мучительная, дочитала письмо до конца. Общая мысль послания (эпитеты и оскорбления опустим) была следующая: ты, курортная шлюха, отравила моего мужа, чтоб завладеть его богатством.
А какое у него было богатство? Смешно. Всё добро Улдиса уместилось в одном чемодане. Правда, были кой-какие ювелирные изделия, старинные – от матери остались.
– Это очень дорогие вещи, – сказал он тогда со значением. – Только бы найти достойного покупателя. На вырученные деньги однокомнатную квартиру можно купить.
– Зачем нам квартира? Разве тебе здесь плохо?
– Тогда машину купим. Или дачу строить начнём.
Не собрались они ни продать, ни построить, зато в трудное время, когда Гайдар цены отпустил, Марья Ивановна направилась с кольцом в ломбард. Там ей сказали: «Какой сапфир, дама? Вы что – смеётесь? Это…» И назвали совсем другой камень, его название она забыла. Дали очень незначительную сумму. И хорошо! Она потом это кольцо благополучно выкупила. Ещё от Улдиса осталась брошь с бриллиантами. Судя по их размеру – с малую горошину, – это никакие не алмазы, а стразы. Только очень хорошего качества. Солнце в этих мнимых алмазах так и играет, посылая разноцветные снопики.