Летний детектив (сборник)

Мифический отец не имел ничего общего с узкоплечим и, кажется, застенчивым человеком, чей образ предъявляли старые чёрно-белые фотографии. Таким он его и любил. Да что говорить, человеку трудно без отца и в два года, и в тридцать два.

Он рос болезненным, впечатлительным и скрытным мальчиком. Мать вынуждена была в неполных три года отдать его в детский сад. Но ходил он туда редко – то ветрянка, то корь, а уж простудам вообще не было счёта. Мать не знала, что сын тайком ест снег – даже летом его можно найти в холодильнике. Пусть болит горло, главное – не ходить в детский сад. Туда за всеми детьми приходит отцы, и только он – второсортный, безотцовщина. Это было неправдой, почти треть детсадовских детей имела ополовиненные семьи, но, видно, другие дети так подробно не всматриваются в жизнь.

Отец оформил алименты, как и полагалось по советским законам. Смехотворная сумма больше раздражала мать, чем радовала. Но через два года и этот ручеёк пресёкся. Мать была совершенно искренне уверена, что «та женщина» свела отца в могилу. Как? Много есть вариантов, – например, отравила. Со временем мать совершенно поверила в свою придумку и иногда искренне горевала, что не поехала своевременно в Москву, чтобы «вывести Марью на чистую воду».

– Мама, зачем ей убивать отца?

У неё на всё был ответ:

– Чтоб драгоценности присвоить.

Ведь это только так считалось, что отец «оставил им всё». А что такое это «всё»? Жалкая квартира с дешёвыми обоями, поломанной мебелью, разбитой раковиной в ванне и куском пыльного ковра. Так прямо ножницами и отрезали половинку! Другая, наверное, и по сей день в военкомате лежит. Все эти вещи – пыль, прах, а семейные украшения с драгоценными камнями были реальной ценностью.

Ему было наплевать на эти драгоценности, они тоже казались ему придумкой, но была, была некая реальность в материнском мифотворчестве. В любое время он мог поехать на окраину города и убедиться – вот он, стоит! Этой реальностью был дом, в котором отец родился. Он был построен семьёй Крауклис в конце девятнадцатого века. За строгий стиль и нездешнее изящество дом и по сию пору зовут «Лондон».

Дом изуродовали, конечно. Советы умели это делать, не прилагая никаких усилий. Но густой плющ по фасаду и круглое окно на лестничной площадке второго этажа казались подлинными. Окно было украшено волнистым голубоватым витражом, в косом росчерке которого угадывалась летящая чайка.

Отец родился в комнате на первом этаже, куда можно было попасть только с чёрного хода. Вся прочая площадь принадлежала конторе по сбыту. Это учреждение худо-бедно терпело старых домовладельцев, но когда дом превратился в военкомат, Крауклисов выселили без зазрения совести, предоставив им квартиру в новом районе.

Но он знал из рассказов матери, а она в свою очередь от отца, весь внутренний ландшафт «Лондона», и Эрик, засыпая, часто мысленно бродил по своему «родовому замку». Начинал он всегда с кухни. Садился за стол, крытый синей клетчатой скатертью, и начинал осмотр: медная посуда, связки синего лука и пучки сухих пахучих трав на стенах, на полках фаянсовые пузатые банки, на которых немецким готическим шрифтом написаны названия круп. Оглядев кухню (каждый раз он находил в ней новые детали!), поднимался на второй этаж, проходил мимо круглого окна с чайкой и попадал в столовую. Здесь – камин с синим кафелем (на нём сцены охоты) и резные дубовые буфеты. Вдоль стола – шеренги стульев с высокими резными спинками, украшенными сверху шишками ананаса. Один из таких стульев и сейчас в их обиходе, но как он жалок – весь рассохся и шишка давно отлетела. Кабинет… сюда обязательно надо заглянуть. Золотые корешки книг блестят в темноте, как оклады русских икон. А на полу лежит их ковёр, только целый, не разрезанный, краски его ярки и ворс не стёрся.

У матери в отношении потерянной собственности не было никаких романтических воспоминаний. Просто жалко было, что Крауклисы ничего не сохранили. У иных и по сию пору на взморье собственные особнячки – скромные, прибранные, с газонами и розами, а у них – всё прахом. Огромная ферма (на неё, кстати, и документы целы!) сгорела в войну, земля ушла в колхоз, а городской дом отобрали, потому что слишком хорош был. Хорошо ещё, не дознались, что дядя Улдиса в войну был легионером и сражался на стороне немцев. Погиб, наверное, если от него никаких вестей.

И, кажется, чем далёкая Марья была виновата в бедах не только малеькой семьи, но всего клана Крауклисов? Но она была русской, и этим всё было сказано. Во время длинного бракоразводного процесса, когда отец мотался между Москвой и Ригой, мать узнала и адрес разлучницы, и где работает, с кем дружит и какая родня в наличии. Мать даже раздобыла ключ от её московской квартиры – вынуть связку из кармана неверного мужа и заказать дубликаты – это ли проблема?

Он с детства хорошо рисовал, а потому учиться поехал в Москву в училище имени «1905 года» и успешно его окончил. Его привязанностью и любовью стали, как ни странно, не рисунок и не живопись, а мелкая пластика. Говорили, что у него золотые руки.