Летний Рыцарь. Лики смерти

Нельзя сказать, чтобы помещение ломилось от людей, но человек двести здесь уже собралось, и поток их все прибывал. В зале слышалась вежливая, хотя и не совсем душевная болтовня, сопровождаемая такими же не совсем искренними улыбками и смехом. В числе тех, кто стоял ближе к нам, я узнал нескольких городских шишек, пару профессиональных музыкантов и как минимум одного киноактера.

Официант в белом пиджаке предложил нам поднос с шампанским, с которого я взял два бокала, галантно протянув первый Сьюзен. Она поднесла бокал к губам, но пить не стала.

Шампанское пахло хорошо. Я пригубил немного — вкус тоже был что надо. Меня трудно назвать пьющим, так что я ограничился одним глотком. Не стоит накачиваться шампанским на пустой желудок — на случай, если придется принимать быстрые решения. Или быстро сматывать удочки. Или делать быстро что-нибудь еще.

Сьюзен поздоровалась с какой-то пожилой парой и представила им меня. Поспешно изобразив на лице счастливую — так я, во всяком случае, надеялся — улыбку, я бормотал приличествующие случаю фразы в уместные моменты. Щеки начинали болеть от непривычного напряжения. Мы занимались этим примерно полчаса, и все это время оркестр играл негромкую танцевальную музыку. Сьюзен знала уйму народа из собравшихся, — в конце концов, она проработала в Чикаго репортером пять или шесть лет. Твой ход, Сьюзен.

— Жрать, — пробормотал я после того, как очередной сутулый старикан приятельски чмокнул Сьюзен в щечку и отошел. — Корми меня, Сеймур[3].

— Вечно ты о плотской стороне, — проворчала она, но все же подвела меня к столу с закусками и позволила взять с блюда крошечный сэндвич.

Я удержался от того, чтобы проглотить его целиком, — и правильно сделал, поскольку вся хитроумная слоеная конструкция скреплялась протыкавшей его насквозь зубочисткой. Впрочем, даже так он продержался недолго.

— Ты бы хоть жевал с закрытым ртом, — посоветовала Сьюзен.

Я взял второй сэндвич:

— Ничего не могу с собой поделать, беби. Вот оно, счастье!

— И улыбайся.

— Жевать и улыбаться? Разом? Я что, похож на Джеки Чана?

Она открыла рот — наверняка для язвительного ответа — и не произнесла ни звука. Рука ее непроизвольно сжала мой локоть. Я прикинул, не сунуть ли мне сэндвич в рот, чтобы не мешался в руке, но принял более разумное и дальновидное решение. Я сунул его в карман пиджака — на потом — и повернулся посмотреть, что же встревожило Сьюзен.

Я повернулся как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с джентльменом Джонни Марконе. Это был мужчина чуть выше среднего роста, среднего же телосложения. Черты лица — достаточно приятные, но вряд ли запоминающиеся. В общем, он идеально подошел бы на роль этакого ничем не примечательного соседа. На дворе стоял февраль, так что обычный яхтсменский загар у него слегка сошел, но светлые морщинки в углах бледно-зеленых глаз все еще оставались хорошо заметными. Он производил именно то впечатление, какое хотел: американской легенды, преуспевшего выходца из среднего класса.

При всем этом Марконе страшил меня больше любого другого известного мне человека. Мне довелось видеть, как он выхватил нож из рукава быстрее, чем налетевший на него сверхсильный псих успел швырнуть в него железной чушкой. В тот же вечер, но позже он, метнув другой нож, перебил веревку; при этом он висел вниз головой. Возможно, Марконе и был смертным, но и к нормальным смертным я бы его не отнес. Он сделался королем организованной преступности в Чикаго в результате полномасштабной гангстерской войны и с тех пор сохранял этот трон, несмотря на все угрозы со стороны как смертных, так и потусторонних сил. И добился он этого только потому, что был опаснее любого из тех, кто покушался на его власть. Из всех находившихся в этом помещении Марконе единственный не изображал на лице улыбки. И похоже, это его очень мало смущало.

— Мистер Дрезден, — сказал он. — И мисс Родригес, полагаю. А я и не знал, что вы собиратель искусства.

— Я самый заядлый коллекционер плюшевых Элви во всем Чикаго, — брякнул я, почти не думая.

— Элви? — удивился Марконе.

— Ну, вообще-то, полагалось бы говорить «Элвисы», — пояснил я. — Однако если я повторяю это слово слишком часто, то начинаю разговаривать сам с собой, называть все на свете «Моя прелес-с-сть», поэтому предпочитаю латынь.

На этот раз Марконе улыбнулся. Крутая у него вышла улыбочка. Примерно так улыбаются на полный желудок тигры, глядя на резвящегося олененка.

— А-а-а. Надеюсь, вы найдете здесь что-нибудь себе по вкусу.

— Да я неприхотлив. — Я тоже улыбнулся почти искренне. — Мне любая старая тряпка сойдет.

Марконе сощурил глаза. В наступившей на мгновение тишине он посмотрел на меня в упор. Он мог себе это позволить. Я уже заглядывал ему в душу однажды — это была одна из причин, по которым я его так боялся.

— В таком случае позволю себе посоветовать вам быть осмотрительнее с покупками.

— Я весь осмотрительность, — снова улыбнулся я. — Вы уверены, что не хотите упростить все немного?