Летний Рыцарь. Лики смерти

Я смотрел, как Билли и другие ребята из «Альфы» усаживают Мёрфи в микроавтобус и тот выруливает на улицу. Потом сделалось так тихо, как только возможно в Чикаго. Слышалось только шипение шин по асфальту, прерываемое время от времени сиренами, гудками, скрежетом тормозов, лязгом и стрекотом одинокого сверчка в одном из соседних домов.

Я поставил бумажную тарелку на деревянные перила, зажмурился и сделал глубокий вдох, пытаясь прояснить голову.

— О чем задумались? — произнес негромкий женский голос.

От неожиданности я едва не вывалился из лоджии. Я задел рукой бумажную тарелку, и пицца шлепнулась на асфальт внизу. Я резко обернулся и увидел Мерил, сидевшую на табуретке в дальнем темном углу лоджии. Собственно, все ее крупное тело виднелось только сгустком темноты, в котором поблескивали отраженным светом глаза. Она проследила взглядом мою падающую тарелку и вздохнула:

— Простите.

— Не за что, — ответил я. — Просто я сегодня немного нервный.

Она кивнула:

— Я слушала.

Я кивнул в ответ и снова уставился в темноту. Некоторое время она молчала.

— Это больно? — спросила она наконец.

Я вяло помахал забинтованной рукой:

— Есть немного.

— Не это, — сказала она. — Я имела в виду, видеть, как страдает твой друг.

Часть моих беспорядочно метавшихся мыслей сплелась в горячую злость.

— Что это за вопрос?

— Достаточно простой.

Я сердито припал к своей банке колы.

— Конечно больно.

— Вы не такой, каким я вас себе представляла.

Я хмуро оглянулся на нее через плечо.

— О вас много чего рассказывают, мистер Дрезден.

— Все врут.

Она блеснула зубами.

— Не все из этого плохое.

— По большей части хорошее или по большей части плохое?

— Это смотря кто говорит. Большинство сидхе полагают, что вы — занятный смертный питомец Мэб. Вампиры считают, что вы псих, помешанный на мести и разрушении. Что-то вроде испанской инквизиции из одного человека. Большинство имеющих отношение к магии считают вас опасным, но не лишенным ума и заслуживающим уважения. Извращенцы и жулики считают вас громилой-наемником или представителем восточной мафии. Нормальные считают вас мошенником, пытающимся лишить людей честно заработанной наличности… кроме, пожалуй, Ларри Фаулера, который, возможно, снова хочет заполучить вас к себе на передачу.

Я все так же хмуро смотрел на нее:

— А вы как считаете?

— Я считаю, что вам не мешало бы постричься. — Она поднесла к губам жестянку, и до меня донесся запах пива. — Билл обзвонил все больницы и морги. Никаких неизвестных с зелеными волосами.

— Я и не говорил, что наверняка будет. Кстати, я беседовал с Авророй. Она, похоже, обеспокоена.

— Еще бы. Она же старшая сестра всем и каждому. Считает, что обязана заботиться обо всем мире.

— Она ничего не знала об этом деле.

Мерил покачала головой и снова немного помолчала.

— На что это похоже — быть чародеем? — спросила она.

Я пожал плечами:

— По большей части это все равно что чинить ремешки от часов. И трудно, и спроса никакого. А в остальное время…

Во мне снова начинали клубиться эмоции, угрожавшие выйти из-под контроля. Мерил терпеливо ждала.

— А в остальное время, — продолжал я, — это чертовски страшно. Ты начинаешь видеть всяких тварей в темноте, и только теперь до тебя доходит, что слова «неведение — благо» — больше чем просто фраза. И это… — Я сжал кулаки. — Это так, черт возьми, досадно… Ты видишь, как страдают люди. Невинные. Друзья. Я пытаюсь вмешаться, но чаще всего не понимаю, что, черт подери, происходит, пока кто-то уже не погиб. И что бы я ни делал — мне не удается помочь этим несчастным.

— Звучит не слишком радостно, — заметила Мерил.

Я пожал плечами:

— Не думаю, чтобы это слишком отличалось от того, через что приходится проходить другим. Просто зовется по-другому. — Я допил колу и смял пустую банку. — А вы? На что похоже быть подкидышем?

Мерил покатала банку широкими ладонями.

— До подросткового возраста — ничего особенного. А потом начинаешь ощущать всякое.

— Что именно?

— По-разному, в зависимости от того, кто именно твой потусторонний родитель. Для меня это были злость, голод. Я здорово прибавила в весе. Я начала выходить из себя по самому глупому поводу. — Она сделала глоток. — И еще сила. Я росла на ферме. Мой старший брат перевернул трактор, и тот придавил его. Сломал ему бедро и загорелся. Я сорвала с него эту штуку, отшвырнула ее в сторону и отнесла его домой. Шла больше мили. Мне было двенадцать лет. На следующее утро волосы у меня сделались вот этого цвета.

— Тролль, — негромко произнес я.

Она кивнула:

— Угу. Я не знаю точных подробностей того, что произошло, но да. И каждый раз, как я давала выход вот таким своим эмоциям, чем сильнее я теряла контроль над собой и пользовалась своей силой, тем больше и сильнее я становилась. И тем хуже я себя чувствовала по этому поводу. — Она тряхнула головой. — Порой мне кажется, мне было бы легче, выбери я свою половину-сидхе. Отмахнуться от всего человеческого, от боли. Если бы я не была нужна другим…

— Вы бы превратились в монстра.