Снова громыхнул гром, и молния осветила тучи еще ярче прежнего. Тик-так, часы продолжали тикать, а значит, времени стоять и препираться у меня не оставалось. Я мог либо довериться моей крестной, либо вернуться домой и ждать, пока за мной придут.
Пойти с Леа было бы не просто лучшим, но единственным способом получить то, что нужно. Я сделал глубокий вдох и взял ее за руку. Кожа ее напоминала на ощупь прохладный шелк, не тронутый дождем.
— Ладно. А после мне нужно будет поговорить с Матерями.
Леа бросила на меня непроницаемый взгляд:
— Уцелей-ка сначала после наводнения, дитя мое, прежде чем бросаться в огонь. Закрой глаза.
— Зачем?
На лице ее мелькнуло раздражение.
— Детка, довольно тратить время на вопросы. Ты ведь дал мне свою руку. Закрой глаза.
Я выругался про себя и повиновался. Крестная произнесла что-то на незнакомом мне текучем языке, отчего колени мои сделались ватными, а пальцы онемели. Волна головокружения, лишившего меня ориентации в пространстве, накатила на меня, и я не могу сказать, чтобы это было слишком неприятно. Я ощутил на лице легкий ветер, какое-то движение, хотя не смог определить, падаю я, поднимаюсь или двигаюсь вперед.
Движение прекратилось, а с ним и головокружение. Снова грянул гром, очень громко, и поверхность, на которой я стоял, содрогнулась. Моих опущенных век коснулся свет.
— Вот мы и на месте, — негромко сообщила Леа.
Я открыл глаза.
Я стоял на какой-то твердой поверхности; вокруг клубился серый туман. Этот же туман стелился и под ногами, так что я не мог сказать наверняка, стою я на земле, бетоне или деревянном настиле. Вокруг громоздились холмы, тоже затянутые туманом. Я нахмурился и поднял взгляд в небо. Небосвод был чист. На бархатном занавесе ночи невероятно ярко сияли звезды; в отличие от привычного серебристого света они переливались всеми цветами радуги, напоминая россыпь самоцветов. Снова ударил гром, и земля под слоем тумана содрогнулась. Все осветилось свирепой голубой вспышкой молнии и медленно погрузилось обратно в темноту.
Истина доходила до меня медленно. Я потопал ногой по земле, потом очертил носком ботинка круг по невидимой поверхности.
— Это… — прохрипел я. — Это… Неужели мы на…
— На облаках, — кивнула моя крестная. — Ну или так, во всяком случае, тебе представляется. Мы покинули мир смертных.
— Значит, это Небывальщина. Феерия?
Она покачала головой:
— Нет. — Она снова приглушила голос, словно боялась говорить громко. — Это промежуточный мир. То место, где сходятся, даже накладываются друг на друга Чикаго и Феерия. Чикаго-над-Чикаго, если тебе угодно. То самое место, которое создают Королевы, когда сидхе собираются пролить кровь.
— Создают? — потрясенно переспросил я. — Они создают его сами?
— Даже так, — шепотом отвечала Леа. — Они готовятся к войне.
Я медленно повернулся, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. Мы стояли на возвышении, а под нашими ногами раскинулась просторная долина. Я смог различить в тумане очертания берега озера. Чуть дальше угадывалась река.
— Подождите-ка, — сказал я. — Что-то в этом есть очень знакомое.
Чикаго-над-Чикаго, говорила она. Я мысленно дорисовал образы зданий, улиц, огней.
— Но это ведь Чикаго. До ужаса похоже.
— Это его модель, — согласилась Леа. — Слепленная из туч и тумана.
Продолжая поворачиваться вокруг своей оси, я обнаружил у себя за спиной камень — серый, зловещий и разительно материальный среди всей окружавшей его колышущейся неопределенности. Я отступил от него на пару шагов и увидел, что это стол — массивная каменная плита, покоившаяся на опорах, толщиной не уступавших пилонам Стоунхенджа. По каменной поверхности змеились письмена — руны, показавшиеся мне смутно знакомыми. Может, норвежские? Часть их, правда, показалась мне больше похожими на египетские иероглифы. Действительно, они как бы объединяли несколько совершенно разных алфавитов — таким образом, были совершенно нечитабельны. Вспыхнула молния, и на мгновение руны засияли, как неоновые вывески в Лас-Вегасе.
— Слышал я про это место, — проговорил я, помолчав немного. — Только очень давно. Эбинизер называл это Каменным Столом.
— Да, — прошептала моя крестная. — Кровь дает силу, дитя мое. Кровь, пролитая на этот камень, навсегда становится частью того, кто обладает им.
— Кто им обладает?
Она кивнула, прищурив свои изумрудные глаза:
— Половину года этот Стол принадлежит Зимним. Другую половину — Летним.
— Он переходит из рук в руки, — пробормотал я. До меня наконец дошло. — В летнее и зимнее солнцестояние.
— Да. Сейчас Столом владеют Летние. Но им осталось совсем недолго.
Я шагнул к Столу и протянул к нему руку. Воздух вокруг него буквально вибрировал, давя на мои пальцы, хотя я не чувствовал ничего особенного. Я коснулся поверхности камня и ощутил заключенную в нем силу — она пульсировала в рунах, как электричество в проводах. Эта энергия обожгла меня внезапным яростным жаром, и я отдернул руку. Пальцы онемели, а ногти двух из них, которыми я коснулся камня, почернели по краям и чуть дымились.
Я помахал пальцами в воздухе и покосился на крестную: