Лётные

Неожиданное появление Дуньки на Татарском острове произвело в Тебеньковой настоящее волнение, особенно среди тебеньковских баб, которыя совсем "решились ума", как говорил Родька Безпалый. В обсуждении этого важнаго вопроса приняли горячее участие решительно все, начиная с солидной Степаниды Обросимовны и кончая Фимушкой. Всякая разница между настоящими бабами и "путаными бабенками" на время совершенно исчезла: снохи стараго Гаврилы, жёны брательников Гущиных, Аксинья-кузнечиха, поповская стряпка Егоровна не только якшались с писарской "Лысанкой", но и с Фимушкой, с заблудящей Улитой и даже с солдаткой Степанькой.

-- Статочное ли это дело, чтобы бабы бродяжили,-- с негодованием говорила Аксинья-кузнечиха.-- Ежели мужики бегают из острогов, так это еще не указ бабам: одна мужичья часть, другая -- бабья...

-- Где уж с мужиками тягаться: первое дело -- забрюхатит,--прибавила жена Сысоя, испитая, лядащая бабенка.

-- Теперь куда с дитём-то повернется эта самая отчаянная Дунька?

-- А вот поправится после сносей, так наших мужиков станет сманивать к себе на остров.

-- Уж это как есть. Разорвать ее, стерву, мало. Листар сказывал, что Дунька-то свово мужа сулемой стравила... ужо наших мужиков чем бы не напоила тоже,-- ведь у мужиков-то не много ума.

Дядя Листар принимал самое живое участие в общей бабьей суете и по возможности старался растравить баб, чтобы хоть этим путем насолить Ивану за его машинку. Через иосифа-Прекраснаго дядя Листар знал все подробности появления Дуньки на Татарском острове и то, как отнесся к ней Иван. Все было на-руку хитрому Листару, и он втихомолку поджигал взбеленившихся баб.

-- Погодите, выправится Дунька-то, так она всех ваших мужиков перепортит,-- предупреждал он особенно податливых бабенок.-- Подсунет какого приворотнаго зелья, тут и шабаш... всю деревню стравит.

Этот бунт тебеньковских баб против Дуньки Непомнящей являлся одного из тех необяснимых житейских несообразностей, которыя так заразительно действуют на массы. Отсутствие логики и самых обыденных человеческих чувств служит только к развитию тех мелких глупостей и нелепостей, которыя выплывают, как сор, на поверхность вскрывшейся текучей воды. Всего естественнее было ожидать, что именно бабы пожалеют Дуньку, тем более, что она находилась в таком исключительном бабьем положении, но выходило как раз наоборот. Те самыя бабы, которыя каждый вечер клали лётным кусочки, теперь готовы были разорвать Дуньку в клочья. Женщины-бродяги -- большая редкость, и это одно могло служить некоторым обяснением к вспыхнувшему недоразумению, а тут Дунька поселилась вдруг под самым носом и всем мозолила глаза своим присутствием. Самые обстоятельные деревенские мужики чувствовали себя как-то неловко и даже заметно конфузились, когда заходил разговор о Дуньке. Большинство старалось не обращать внимания на ополоумевших баб, и только самые решительные из мужиков осмеливались заметить: "Будет вам, бабы, языки-то чесать... право, сороки вы короткохвостыя!" Но такия замечания только подливали масла в огонь, и бабы, кажется, готовы, были выцарапать глаза каждому, кто скажет слово за ненавистную Дуньку.

А виновница этого переполоха продолжала лежать в балагане у лётных, пласт-пластом. Сначала ей как будто полегчало, а потом наступила страшная слабость,-- ныла и болела каждая косточка, и Дунька на все разспросы о болезни отвечала только одно: "вся не могу". Да и к себе она относилась как-то совсем равнодушно, сосредоточив все помыслы и желания на своем ребенке.

Так прошла незаметно целая неделя. Иван попрежнему ухаживал за больной, хотя чувствовал, что кругом творится что-то неладное. Перемета совсем не показывался на острове, иосиф-Прекрасный тоже начинал, видимо, сторониться, являлся на остров только затем, чтобы передать, что говорят про Дуньку в деревне. Ивана злило это, и, улучив минуту, когда Дунька могла остаться одна, он отправился в деревню, чтобы повидать Феклисту. Жнивье уже поспело, и весь народ был в поле. Иван дождался Феклисты, и первое, что поразило его, было то, что Феклиста сильно смутилась перед ним и даже покраснела.

-- Ну, как поправляешься?..-- спросил Иван, стараясь не глядеть на нее.

-- Да ничего... по малости управляемся. Сено все поставили, теперь за жнивье принялись.

-- Я ужо как-нибудь на неделе приду помогать.

Феклиста совсем смешалась и, запипаясь, проговорила:

-- Нет, Иванушка, уж лучше ты не ходи...

Этим было все сказано. Феклиста была против Дуньки, а Иван не хотел ей обяснять, почему и как попала Дунька к ним на остров, потому что это было бы безполезно. "Это другия бабы настроили Феклисту..." -- думал бродяга, выходя из Феклистиной избы. На дворе он встретился с Пимкой, который запрягал лошадь в телегу.

-- Здорово, малец...-- проговорил Иван и хотел потрепать мальчика по голове, как иногда делал.

-- Не трожь!..-- закричал Пимка, и глаза у него засверкали, как у настоящаго волчонка.-- Ты вот Дуньку-то свою гладь по голове... Погоди ужо, наши мужики доберутся и покажут тебе Дуньку.

-- Сильно грозятся?..

-- Башку, бают, отвернем...