Я решила попробовать отменить психотропные таблетки, нейролептик и антидепрессант, которые я принимаю уже двенадцать лет. Уже неоднократно я пыталась их отменить за эти годы, и никогда это не получалось, быстро становилось плохо, возникало несовместимое с жизнью состояние, не могла ни есть, ни спать, жуткая животная тревога, мучительные навязчивые мысли. Даже перед беременностью не смогла отменить таблетки, и психиатр разрешил мне беременеть на препаратах – дозы у меня минимальные, препараты совместимые с беременностью. И до двух лет кормила Егора грудью. Сейчас начинаю отменять с антидепрессанта, три дня назад прекратила его пить, допускаю, что скоро может стать плохо, тогда придётся вернуть, но хочу попробовать отменить. Многое изменилось за годы, прошедшие с последней неудачной попытки отмены препаратов: умерли бабушка с дедушкой, я родила Егора, потом стала болеть чем-то непонятным и очень мощно за последний год проработала тему смерти: сплошные анализы, врачи, странные симптомы и непонимание, что со мной происходит, вместе с самыми мрачными подозрениями. И от животного, панического ужаса при мысли о смерти я пришла к тому, что как-то даже к этой мысли стала привыкать, учиться с ней жить, стала гораздо больше принимать её, чем раньше. Может быть, на этом изменившемся фоне мне легче удастся отменить таблетки, посмотрим. В юности я не боялась смерти, воспринимала её как великое освобождение, но, когда родился Егор, стала очень её бояться, нестерпимо, особенно когда собственное здоровье стало давать для этого основания. Стала бояться её и потому, что, кажется, наконец обрела счастье, а есть какая-то странная невротическая логика, которая говорит: «Ну вот, я счастлива, что дальше? Теперь я умру?» Счастье оказалось для меня тяжёлым бременем, мне не по плечам. Может быть, мне умереть легче, чем быть счастливой. Я учусь принимать счастье и смерть. «Счастье достижимо, а смерть неизбежна». Счастье – так счастье. Смерть – так смерть. Но милостью Бога надеюсь ещё пожить, дел много, надо сына вырастить и многое ещё написать.
Ночью проснулась и думала о могилах. О том, что будет у меня яма в земле и я в неё лягу. О том, что вот жили мальчик в Петропавловске и девочка в Ленинграде, мои дедушка и бабушка, и вот они встретились, полюбили друг друга, прожили жизнь вместе – и теперь их кости лежат рядом, в двух соседних ямах, под двумя соседними холмиками. Как при жизни, когда они спали в двух сдвинутых вместе кроватях. Два разных, чужих человека встречаются, и их кости оказываются захоронены рядом. Детей подхоранивают к родителям. Ребёнок завёлся у мамы в утробе, жил там, родился, прожил жизнь, а потом его старые кости закапывают рядом с костями мамы – той утробы, что дала ему жизнь. Человек прожил жизнь и возвращается к маме, а мама – и прах той женщины, что его родила, и земля, и природа. Если всё будет идти, как должно идти, для Егора я буду однажды ямой в земле. Любовь для меня – это, наверное, в том числе желание лежать рядом в земле, быть в одной могиле. Речь о последней близости тел, костей, праха, о вечном упокоении рядом. Секс – это тоже про прах к праху. Кого любишь – с тем ложишься в землю навсегда. Когда у нас с Денисом всё начиналось, мы говорили друг другу, что влюблённые должны доставлять друг другу переживание смерти. Мы были, как котята в лукошке, всё нежились в кровати, а потом она стала очень сильно напоминать яму в земле. Впрочем, к чему эта избирательность, с любым живым существом нужно быть готовым лечь в землю, в яму, с любым случайным спутником, чтобы ему там было не одиноко. С котёнком, с мышонком, с собакой, с соседом, с попутчиком, нечего тут выбирать. И жизнь мы проживаем со случайными людьми, и в могилу ложимся с ними. Все мы друг другу случайные люди, греемся друг о друга, вместе сходим в могилу, мешаемся с деревьями, воздухом, звёздами, и никаких границ между нами и нет вовсе, только любовь, все границы сокрушающая, любовь и смерть.
Пятый день без антидепрессанта. Плохо сплю уже две ночи, просыпаюсь, не могу заснуть часами, с утра разбитая. Снизился аппетит, еле-еле с утра смогла съесть небольшой банан. Отказалась от кофе, потому что чувствую, что после него могло бы возникнуть неприятное перевозбуждение.