Мы снова у себя на даче, на 67 км. Лето перевалило за «макушку», идёт вторая половина июля. На участке цветёт жасмин, но не те кусты, что давно осыпались, а ещё один, четвёртый куст, видимо, более позднего сорта. В траве появляются всё новые и новые сыроежки. На яблонях висят малюсенькие яблочки, некоторые из них падают, и мы говорим Егору, что их найдёт и съест ёжик. Ягоды тоже пошли, у нас их теперь почти нет, но на рынке они уже продаются вовсю, вчера купили крыжовник. Последние несколько дней – опять жаркие, ходили на озеро, Егор играл в песке. Сосед по даче рассказал, что его знакомый умер от коронавируса. Он лёг на плановое обследование в больницу – что-то с венами, он ложился на такие обследования каждый год, – в больнице он моментально заразился и через три дня умер. Тем не менее, кажется, всё вокруг возвращается к привычной жизни. На рынке уже не увидишь ни одного человека в маске, и сама я вспоминаю, что коронавирус по-прежнему уносит человеческие жизни, всё реже и реже. Он стал фоном, который почти не замечаешь. В фейсбуке идут бесконечные споры о новой этике, культуре исключения, metoo, феминизме. Власти обсуждают какой-то очередной ужасный законопроект. Один скандал сменяет другой, люди, не способные ни на что повлиять, канализируют свою злость и бессилие в бесконечные обсуждения текущей повестки, грызню между разными лагерями, травлю тех, кто сказал или сделал что-то не то.
Уже девять дней, как я не принимаю нейролептик. В целом мне нормально. Хочется есть ягоды, ходить на озёра, качаться на нашей качели на лужайке, наблюдать, как уже начинают темнеть ночи и приходится включать фонари. Но совсем не хочется, чтобы лето кончалось. Хочется, чтобы оно было долгим, очень долгим, чтобы мы ещё покупались, позагорали, чтобы не надо было никуда уезжать с дачи, чтобы Егор бегал раздетый по пляжу и так бы и длилась наша вечность, без перемен, без времени.