Лето

Когда мы были на полуострове Гамова, нас катали на моторной лодке по Японскому морю. Летели брызги, лодка скакала на волнах. Скалы вдавались в воду, но совсем другие, чем у нас на севере, в Карелии. На скалах рос лес. Некоторые скалы какими-то затейливыми геологическими обломками вздымались прямо из воды. Видели скалу Пьющий дракон, видели каменную арку в скалах над морем и причудливые сосны, растущие на скалистых берегах, – с широкими плоскими кронами. Видели бакланов на скалах и тюленей-ларгу, плавающих неподалёку: их головы то показывались над водой, то исчезали из поля зрения, и одна из организаторов поездки, девушка Ирина, сказала: «Какие они сладкие!» «Сладкие» – хорошее слово, так говорят про младенцев, про маленьких детей, про нежных красивых животных – чистые, красивые, невинные формы жизни, не изгнанные из Рая, пребывающие в первозданном эдемском блаженстве. Их плоть сладостна и природна. Неиспорченные эдемские существа, дети утробы мира. Может ли быть сладким больное или уродливое тело, или старое, или изуродованное живущим в нём дьявольским разумом, знанием добра и зла? Может ли быть сладким тело, в котором родилась странная, неприродная, неотмирная душа, или она неизбежно разрушает его как чужой, другой, демон, вселившийся в невинного ребёнка? Хотела бы я, чтобы меня любили так: видели и любили меня как личность, дух, живущего в этом теле даймона, неотмирную душу, но и чтобы для того, кто меня любит, я была сладкая, нежная, как играющие ларги, как дети и животные, как сладостное природное дитя утробы мира. Чтобы я была сладкая, даже если я болею, старею, умираю и знаю тайны, которые нельзя знать.

Трава на скалах – жёлтая, выгоревшая – единственное, что указывает на осень, на конец сентября. Я хотела испытать радость ларги и запомнить своим телом воду Тихого океана – и пошла купаться. Окунулась, вышла, стояла под солнцем на пляже в купальнике. Телом ловила лучи дальневосточного солнца. Понимала, что до следующего лета уже, наверное, не буду я купаться, не буду загорать на пляже, что я приеду в Питер, и будет осень, и жёлтые листья, и серое небо, и ветер. Я так не хотела, чтобы это лето кончалось. Я стояла на берегу Японского моря, в купальнике, в конце сентября, и меня обвевал ветер. И это было на вечной ничьей земле. Не на земле нашей страны, а на земле, на которой жили разные народы, и одни сменяли другие, воевали друг с другом, создавали свои города с подземными кострами, уходили куда-то и исчезали во мраке. А море, скалы, реки оставались. Каждый вечер я видела в небе большой, на удивление крупный Марс – он тянул лучи к Земле, желая войны и кровопролития, желая, чтобы народы нападали друг на друга и сражались. Опять начались военные действия в Нагорном Карабахе, и писатель-фантаст, противник негров, говорил, что вот-вот неизбежно будет Третья мировая война, а в Москве опять начали принимать карантинные меры. Сыпался мир, и рассыпалось моё тело, каждый день испытывающее странные, изматывающие боли, и я стояла на песке на берегу Тихого океана в один из циклов этой странной планеты, обладающая на время даром воспринимать, и мыслить, и ощущать поток поэзии, идущий сквозь моё сердце, как и все вещи, получившая своё бытие взаймы, должная платить пени и быть осуждённой за свою несправедливость сообразно порядку времени.

30. Матовое стекло

У меня ковид. И вызванная им вирусная пневмония с матовым стеклом в лёгких.

В этой книге мельком, не вдаваясь в подробности, я не раз упоминала о непонятной болезни, о том, что хожу по врачам, прохожу обследования и никто не может сказать, что со мной.