Лето бабочек

– Да, я! Ах ты, маленькая неблагодарная дрянь. – Она повернулась на каблуках и пошла вниз по тропинке, оставив меня одну с застывшим сожалением насчет моего длинного языка.

Боюсь, что я все меньше и меньше была внучкой своей бабушки. Я проводила часы с банкой для убийств и сетью в саду, охотясь на бабочек, и удовольствие видеть, как их яркие хрупкие крылышки беспомощно хлопали по шелковому твердому стеклу в течение тех нескольких секунд, пока цианид не убивал их, росло с каждым новым уловом. Как-то раз, взобравшись на дерево и пролежав там несколько часов в ожидании с тарелкой, испачканной пастой из анчоусов, я поймала блестящего Сиреневого Императора, с крыльями подобно сырому шелку, пышно усыпанными сиренево-синей пыльцой, почти неприлично прекрасного. Я приколола его к листку бумаги и положила в неиспользуемый ящик отцовского бюро вместе с аккуратными коробочками с Рябчиками и ежедневными Павлинами и Адмиралами, которых я ловила и убивала.

Однажды я с раннего утра была в саду, внимательно наблюдая за спариванием Святых Голубянок. Они вместе сидели на веточке, отвернувшись друг от друга, а потом медленно соприкоснулись брюшками, и синий самец передал семя коричневатой самке. Они сидели не шелохнувшись. Я поймала их в банку и унесла в кабинет, где открыла ящик, не зная, куда бы их положить после того, как они умерли, – в ящике почти не было места, он был полон всеми видами бабочек, которые я собрала за год после отъезда мисс Браунинг. Самец, когда у него прошел ступор после сношения, теперь снова бился о стекло банки.

Наверное, мне надо было его отпустить, и возможно, я бы сделала это. Я смотрела на них, на самку, которая спустилась вниз и села на листок, который я положила на дно. Сколько бы куколок вылупились, если бы она выжила? Я думала об этом. Я думала, убивать ли мне их.

Но вдруг дверь распахнулась и громко ударилась о деревянную панель. Я подпрыгнула, повернулась и увидела Пен, застегивающую платье, и на ее бледном лице выпучились красные глаза.

– Она умирает. Пойдемте скорее, Мисс, – только и сказала она.

Наверху, в Комнате Короля, мама лежала на своей огромной деревянной кровати, в пятнах света из длинных, вертикально разделенных окон, которые смотрели на поля по пути к реке. Когда я вошла, я остановилась, пытаясь не отпрянуть назад при виде ее и от запаха комнаты больного – накрахмаленных простыней, и антисептика, и удушливого запаха хлороформа. Болезненная желтизна разлилась по ее телу, а жидкие седые волосы, сплетенные в косу, свисали через плечо. Она была очень худая.

Потом я узнала, что месяцем ранее она потеряла еще одного ребенка. Она больше не хотела детей. У нее была дочь, которая унаследует дом. Но отец хотел мальчиков. И хотя она умоляла оставить ее в покое, он упорно делал ей детей, и каждый раз она их теряла. Кровь и снова кровь; иногда они умирали позже, иногда раньше. Когда я стала постарше, Джесси рассказала мне о том, что мама сказала ей. Как он прижимал ее к полу, когда она отворачивалась от него, и брал ее, когда она умоляла его остановиться.

Теперь она потеряла так много крови, что ее тело, ослабленное после семнадцати лет беременностей и только одного живого ребенка, на этот раз сдалось. Она умирала от потери крови у меня на глазах.

Я взяла ее руку и села к ней на постель, но она вздрогнула, и милая Джесси подставила мне стул, а потом тактично ушла.

Я не знала, что мне делать; я забыла, что значит быть с мамой.

– Мама, может, тебе что-нибудь принести?

Она уверенно потрясла головой.

– Пожалуйста, Тэа. Пообещай мне кое-что?

– Что угодно.

– Уезжай отсюда. Убегай подальше, пока он не умрет.

Меня накрыло волной паники и адреналина, когда я увидела пылающий гнев в ее лице. Я сильнее сжала ее руку.

– Да. Да, я это сделаю. Ох, мама… – Я кусала губы, едва сдерживая слезы.

– Не надо, – сказала она мягко. – Ты… не расстраивайся так. Я пыталась облегчить тебе жизнь, ты знаешь. Поэтому мой уход не должен сильно тебя ранить.

– Я… я не понимаю.

Она улыбнулась горькой кривой улыбкой.

– Моя драгоценная девочка. Я не без причины была для тебя полумамой все эти годы. Это все, чтобы тебе не было больно, когда я уйду. – Казалось, она собирает со всего тела последние крупицы силы. – И моя последняя благодать в том, что я ухожу до того, как придет время тебе сделать это. Тебе не придется сделать то, что сделала я.

– Милая мамочка. – Вот теперь горячие, детские слезы закапали на ее восковую кожу. – О чем ты? – Я так сильно сжала ее пальцы, что она вскрикнула и отдернула руку. – Извини. – Я поцеловала ее пальцы. – Прости меня.

Она подозвала меня поближе. Она прошептала:

– Я заперла ее. Потом мы уехали и бросили ее. Мы бросили ее.

Я немного отодвинулась от нее, от удушливого жара ее дыхания.

– Бабушка? – У меня закружилась голова; все дело в том, что я сразу поняла, о чем она говорит. – Ты… ты ее заперла? Где?

Она выгнулась над кроватью, словно вдруг окрепнув, и открыла рот, оголив зубы. Несколько зубов не хватало – я подумала о том, почему они выпали. Подумала, как много я про нее не знала, о том, сколько времени мы упустили.