Джон. Вы что — наркоманкой хотите стать? Я ведь ясно сказал вам: по одной и только в случае необходимости.
Альма. Вот мне сейчас и необходимо.
Джон. Сядьте и прекратите эти придыхания.
Петушиный бой когда начинается?
Дасти. Часиков в десять, доктор Джонни.
Альма. Не поняла: что начинается?
Джон. У них тут в субботу по вечерам петушиные бои. Не приходилось видеть?
Альма. Разве что в одном из предыдущих своих воплощений.
Джон. Когда нос ваш был украшен медным колечком?
Альма. Вот тогда я, возможно, посещала подобные представления.
Джон. Вам предстоит увидеть одно из них сегодня.
Альма. Мне — нет.
Джон. Мы ведь затем и приехали.
Альма. Я полагала, зрелища такого рода запрещены.
Джон. Мы с вами в казино «Лунное озеро», где все дозволено.
Альма. И где вы частый гость.
Джон. Я бы даже сказал: завсегдатай.
Альма Значит, как ни жаль, вы, наверно, и вправду решили забросить медицину.
Джон. Можете не сомневаться. Удел врача — замкнуть себя в кругу болезней, невзгод, смерти.
Альма. Грустно слышать. Отцу вы уже сказали?
Джон. Словам он не поверит. Ему будут представлены наглядные доказательства.
Альма. Вчера ночью я слышала, как у вас в кабинете надрывался телефон. И никто не ответил. Бог мой, как это было мучительно! Я закрыла в спальне окно, чтоб не слышать, но все равно было слышно.
Джон. И мне было слышно. Всю ночь дребезжал под ухом. Как уехал отец, я и не подхожу.
Альма. Не сочтите за дерзость, но хотелось бы знать, чем вы займетесь, оставив медицину.
Джон. Не сочту за дерзость.
Альма. Но и не ответите?
Джон. Не решил еще окончательно, мисс Альма, но последнее время подумываю о Южной Америке.
Альма
Джон. Слышал я, что в тамошних кантинах куда веселей, чем в наших пивнушках, а сеньориты — пальчики оближешь!
Альма. У Дороти Сайкс брат уехал в Южную Америку, и с тех пор ни слуху ни духу. Только здоровые, крепкие натуры могут выжить в тропиках. Для других они — трясина.
Джон. Значит я, но вашему, — натура не крепкая?
Альма. Вы весь раздерганный какой-то. Просто до ужаса, до ужаса раздерганный, — как и я, только по-другому.
Джон
Альма Вы и в детстве, бывало, так говорили, чтоб выразить возмущение!
Джон
Альма
Джон. А что?
Альма У вас в этой позе вид праздного, забулдыги.
Джон. А может, я и есть праздный забулдыга?
Альма. Если уж надо куда уезжать, то почему не выбрать районы с живительным климатом?
Джон. Успокойтесь, отправлюсь только в те места, насчет которых уверен, что климат там умерен. Есть такие места и в Южной Америке.
Альма. Вот уж не предполагала.
Джон. Теперь сможете предполагать.
Альма. Они там, на юге, только и знают — мечтать себе на солнце… и предаваться неге.
Джон. Надо еще доказать, мисс Альма, есть ли что более достойное на свете, чем предаваться неге, услаждению.
Альма. Самоуслаждению?
Джон. А есть какое-нибудь иное?
Альма. Я отвечу на ваш вопрос вопросом. Доводилось ли вам видеть, пусть хоть на картинке, готический собор?..
Джон. При чем тут готический собор?..
Альма. Как все в нем стремится ввысь, словно рвется куда-то — за пределы камня, за пределы людских касаний!.. Громадные, в цветных стеклах, окна, гигантские арки дверей — раз в пять или шесть выше любого, самого рослого человека, — сводчатый потолок, и все эти узкие шпили, устремленные к чему-то недосягаемому! Для меня… для меня только этим оправдано существование, только в этом его сокровенный смысл — в непрестанных усилиях, непрестанном стремлении превозмочь положенные нам пределы… Чье это изречение… ах, как оно прекрасно!.. — «Все мы барахтаемся в грязи, но иные из нас глядят на звезды»?
Джон. Оскара Уайльда.
Альма
Джон. Жать руку в перчатке — никакого удовольствия, мисс Альма.
Альма. Это легко исправимо. Просто-напросто сниму перчатку.
Джон. Ах, черт!
Альма. Бедненький! Все не можете мне простить, что оторвала вас от той компании? Ничего, недолго еще терпеть. Отвезете меня домой и вернетесь обратно — уже сам по себе…
За мной ухаживали по-серьезному — только трое, и каждый раз между нами была пустыня.
Джон. А что такое пустыня, по-вашему?
Альма. Ну-у… непригодная для жилья местность… очень обширная…