Лето Мари-Лу

— Я выйду на минутку, — кричу я.

Стоя у входной двери, я размышляю, как соорудить рампу для инвалидной коляски, и меня посещает гениальная идея. Ведь можно использовать обычную дверь!

Отправляюсь в сарай посмотреть, нет ли там подходящей двери, но не нахожу ничего стоящего. Тут мой взгляд падает на серую дверь чулана, за которой стоит корм для кур. Она прекрасно подходит.

Я снимаю дверь с петель и на голове несу ее через двор. Прикладываю для пробы как мостки от дверного проема на ступени. Остается прибить верхний конец двери к полу, чтобы она лежала неподвижно.

Возвращаюсь в сарай, выбираю самые длинные гвозди, какие только могу отыскать, и вбиваю их под углом через полотно двери в пол.

Отхожу на некоторое расстояние и осматриваю рампу. Я доволен собой, хорошо вышло. Спуск не крутой, Мари-Лу сможет съехать с него сама и заехать, когда пожелает.

— Мари-Лу, иди попробуй! — кричу я.

К своему удивлению, я слышу шуршание колес.

— «Универсальная служба Адама» к вашим услугам, — говорю я, когда Мари-Лу появляется в прихожей.

Она, не меняя выражения лица, подъезжает к рампе и останавливается. Затем медленно спускается.

— Прекрасно, — говорит она и едет дальше во двор.

Она направляется к автофургону, и я вспоминаю, что пора выпустить Сив и Рут, и иду за ней следом.

Куры выскакивают на улицу, как только я открываю заднюю дверь. Они топорщат перья и встряхиваются так, что пыль разлетается по сторонам.

* * *

Успех с рампой окрыляет меня. Я прохаживаюсь по дому с рулеткой Бритт в руке и огрызком красного карандаша за ухом и насвистываю. Останавливаюсь время от времени перед открытой входной дверью и любуюсь своей работой.

Во дворе парит после дождя, лучи солнца просачиваются сквозь блестящую листву, небо совершенно чистое. Мари-Лу сидит на солнышке у курятника. Я все никак не могу понять, спит она или нет, но со стороны похоже, что спит. Каждый раз, когда я бросаю на нее взгляд, она сидит все в той же позе, склонив голову набок.

Возможно, она размышляет. Скорее всего, это так, поскольку последнее время она только и делает, что о чем-то думает. У нее постоянно задумчивый вид. Видимо, она прокручивает и прокручивает в голове какие-то события. Интересно, не вредно ли это для нее? Я имею в виду, не слишком ли много для нее впечатлений? Если мысленно разговаривать только с самим собой, ничьих ответов, кроме своих, не получишь.

Мне кажется, что после купания Мари-Лу немного изменилась. Стала не такая резкая, как раньше, не такая колючая и агрессивная, а тихая и задумчивая, даже задумчивее, чем раньше.

Поэтому то, что случилось после обеда, застало меня врасплох.

Я не торопясь поднимаюсь по холму к туалету, чтобы посмотреть, сможет ли «Универсальная служба Адама» несколькими ударами молотка превратить его в туалет, доступный для инвалида. Стою, посасывая кончик карандаша, и понимаю, что все не так просто. Каменистая дорожка не подходит для коляски, да и саму кабинку не перестроишь. Речи не идет о том, чтобы положить здесь рампу, поскольку все равно невозможно подняться сюда на коляске. Кроме того, внутри мало места.

Я начинаю фантазировать: вот бы от дома до кабинки проложить канатную дорогу. К канату прицепить корзину, сажать в нее Мари-Лу и приводить в движение с помощью пусковой рукояти. Но для этого нужен стальной трос или хотя бы прочная веревка и что-то вроде колеса, в котором будет бегать эта веревка. А ее тоже нет. Но возможно, что-нибудь удастся раздобыть.

Примерно на этом месте меня отвлекает от размышлений чей-то смех, доносящийся со двора. Сначала я слышу его не сознанием и улавливаю не как звук, а как воспоминание. Вопрос: чей это голос? Мозг услужливо выдает картинку: я младше на три года, сижу на «бронзовом веке». Рядом бегает Мари-Лу. «Ты станешь художником, Адам», — говорит она и смеется, как свежий журчащий ручеек.

Воспоминание исчезает так же быстро. Теперь я снова слышу во дворе смех. Смех Мари-Лу! А затем ее голос:

— Адам, иди скорее сюда!

Я бегом спускаюсь с холма. Не понимаю, что произошло. Мари-Лу все так же сидит в своей коляске у курятника. Она поворачивается ко мне лицом, я вижу, что она хочет чем-то поделиться, чем-то, что не может ждать. На мгновение я почти поверил, что вернулась прежняя Мари-Лу, точно как в воспоминании, который пробудил во мне ее смех.

— Что случилось?

— Это куры.

— Что с ними?

— Они вовсе не меняют оперение.

— Как так?

— Да, они прекрасно себя чувствуют. И вовсю несутся.

— Правда?

— Да. И они неслись все лето.

— Откуда ты знаешь?

Мари-Лу кивает на автофургон.

— Только не в автомобиле, а под ним.

Я слежу за ее взглядом, встаю на колени и заглядываю под фургон. Там сразу обнаруживаю большую чашеобразную яму, вырытую в земле. В яме полно яиц.

— Да тут несколько килограммов! — удивленно восклицаю я.

Мари-Лу ничего не говорит.

Лишь смеется.

* * *

Эти яйца — волшебство. Конечно, их не несколько килограммов, но двадцать пять штук — это тоже неплохо. Деревянная решетка в кладовке почти заполнена.