Лето прошло

– Таня, я не хотела вас огорчать, поэтому долго молчала. Но вы и сами, конечно, заметили, что у нас с Дашей не все благополучно. А сегодня произошло нечто из ряда вон выходящее. Впрочем, я лучше просто все опишу по порядку. Забрала ее из школы, покормила. Все было ничего, только за обедом она, как всегда, бурчала. На этот раз борщ был якобы странного цвета. Но это мелочи. А потом пошло-поехало… У нее насморк. Кстати, стал еще хуже. Но температуры нет. От ингаляции она категорически отказалась. Хочу закапать ей капли. А Даша заявляет: «Нет! Мне мама всегда пускает капли из лука с медом. А эти из магазина, они иммунитет ослабляют». Но ведь неправда, вы сами говорили, что такие капли делали, когда Даша совсем маленькая была! Я ей: «Дашенька, я же все лекарства сначала маме показываю и ее согласия спрашиваю». Нет, нет и нет. Ну что тут сделаешь? Так и хлюпает носом. Потом принялась читать комиксы. Я знаю ваше к этому отношение и сама тем более… Но подумала: если упрямится, лучше оставить в покое. Села и я со своей книжкой. C Чеховым. Сидим читаем. Час прошел. А уроки-то делать надо. Говорю ей спокойно: «Пора за стол». А она журнал отложила, смотрит так неприветливо и говорит холодно: «Не хочу». И включает телевизор. Хотите верьте, хотите нет – я ей ни слова не сказала, просто выключила телевизор. И тут – можете себе представить? – она швырнула в меня тапкой. А потом расплакалась, раскричалась. И что она меня не любит, и я ее не люблю, и что вы меня не любите, а только притворяетесь. И все с такой злобой, отчаянием. Что мне оставалось делать? Ушла на кухню. Так мы вас и дожидались.

Будто кто-то прикрутил лампу, но Таня не испугалась полумрака. Она любила и умела побеждать, а сейчас ей нужна была только победа. Уход Елизаветы Андреевны повлек бы за собой проблемы, на решение которых не было времени. Кроме того, Елизавета Андреевна нравилась ей сама по себе. Нравились ее аккуратность, подтянутость. Нравилось, что она коротко стригла свои седые волосы и презирала платки. Запомнилось, как однажды, разоткровенничавшись (признак завоеванного доверия), Елизавета Андреевна поведала, что давным-давно овдовела, а потом отказала не одному претенденту. «Я больше не хотела быть нянькой!»

Елизавета Андреевна представляла собой пример, обнадеживающую перспективу. И еще одно. У Елизаветы Андреевны не было ни детей, ни внуков, ни собаки, ни кошки. А потому родилась надежда: может, не только ради денег она к ним ходит?

За Елизавету Андреевну стоило побороться. Немного лести, немного самоуничижения. Но в разумных пределах. В зависимость попадать не следует. Цель – завоевать человека, а не оказаться в его власти. Сейчас задача облегчалась тем, что Елизавета Андреевна ей была симпатична. А сколько раз приходилось перебарывать людей неприятных, а то и попросту ненавистных. Электрики, слесари. А уж по работе…

Старушка оттаяла. В коридоре, натягивая вязаную шапку, заметила задумчиво: «Ну что же… В конце концов, я у вас всего месяц… Мне кажется, Даша раскаивается. И знаете, мне кажется, надо бы ее все же сводить к врачу. Хотя температуры нет». Елизавета Андреевна помешкала, поглядела на дверь, за которой скрывалась ее воспитанница, и храбро ушла в метельную темноту.

Победа! День прошел прекрасно и так же и закончится. Суббота уже послезавтра, потом воскресенье. Забыла: половина субботы опять пропадает, но все равно она придет домой раньше. Даша успокоится, а там посмотрим. Впереди две тяжелые – для всех тяжелые – недели. Ничего, выстоим!

Теперь к Даше. Не виделись всего с утра, но круглое бледное личико, освещенное пушистыми волосами, умиляет до слез, как после долгой разлуки. Они так похожи. Если бы только не капризность Дашиных губ и глаз! И насморк. Капли, ингаляция. Сейчас, сейчас.

Делать вид, будто ничего не произошло. Прижать к себе дочь, испытать восторг животно-душевного единения. Эти косточки, эта абрикосовая кожа. Никогда такого больше не будет – ни с кем.

В ответ – отталкивание, ненависть.

– Почему она опять взяла твою чашку? Я же ей говорила! А она опять… Пусть не распоряжается! Зачем ты перед ней унижаешься? Ты ее больше меня любишь! Не нужна она мне. Лучше буду одна дома сидеть. Отвези меня к папе! Что она, родственница какая? Пусть не приказывает.

И еще что-то путаное, истеричное.

Обрыв, конец. Больше не было радости. Она знала, что сейчас последует. Испуганно округлившая глаза Даша тоже знала. Помоги, господи! Больно сжала одной рукой другую над локтем. «Дашенька! Я сейчас вернусь». Бросилась в ванную комнату, уставилась в чужое лицо в зеркале. Включила кран, села на бортик ванны, положила голову на край раковины. Лилась вода, щеке и виску было холодно. Кто-то большой и сильный обхватил, прижался прохладным лицом и уговаривает, утешает тихим голосом. Хочется плакать, жалеть себя. Позор. Пошла на кухню, налила рюмку коньяку. Полегчало.