Лето прошло

Я не испугалась, зная, как и где мы будем жить. Выдохнула с облегчением: вот и все, слава богу. Тот кусок жизни, который мне еще предстояло прожить, был обозначен. Теперь не могло произойти ничего плохого. Точно купим дом в Потсдаме или Кепенике. Точно дети поедут на учебу за границу. Точно у мужа будет большая пенсия, а у меня в случае чего – большая вдовья. Но было и еще что-то – точка в споре, что ли. Я ехала в Москву с немецким паспортом, человеком со стороны, даже не наблюдателем, а окончательным неучастником. Последняя страница зачитанной книги. За цветами, остававшимися на берлинском балконе, как и за квартирой, проследит сестра мужа.

В Москве сняли четырехкомнатную квартиру в существующем с советских времен «немецком городке» на юго-западе. Многие немцы, особенно западники, не любят здесь селиться. Несмотря на реконструкцию, два дома – «белый» и «зигзаг» – слишком напоминают о ГДР, которой при советской власти принадлежал этот жилой комплекс. К тому же здесь маленькие кухни и низкие потолки (результат прокладки отопления под полом в начале девяностых). Мы могли снять в городе по-настоящему роскошную квартиру, но решили в пользу «маленькой Германии», сочтя, что преимущества нашего скромного пятилетнего обиталища перекрывают его недостатки. Вдобавок мы экономили разницу между квартплатой и немалой суммой, выделенной мужниным банком нам на жилье.

Обитатели «немецкого городка» нет-нет да и назовут его иронично-любовно – «гетто». Чистой воды кокетство. Ничего себе гетто, где два раза в день моют лестницы, есть свой врач и даже массажист, куда по пятницам и субботам приезжают немецкие мясник и булочник, где у подъездов русские шоферы на «ауди» и «мерседесах» ждут своих немецких шефов и няни-молдаванки учат маленьких немцев русскому языку.

Но главное ощущение и преимущество здешней жизни – безопасная удобная временность. Въезжая в ворота, попадаешь не просто и не совсем в Германию и оставляешь за собой не Россию. Оставляешь за собой весь мир. Попадаешь в светлый, чистый, комфортабельный и почти родной зал ожидания с пропускной системой и охранниками, знающими законных пассажиров в лицо. Вечно так жить нельзя – это чувствуют все и потому покупают себе мебель в «Икеа». Но можно в прекрасных условиях дождаться вылета самолета.

Три года прошли быстро и мирно. Мы тоже купили мебель в «Икеа». Сын успел окончить школу в Берлине и поступил в университет в Веймаре, подумывая об Англии. Дочь жила с нами и училась в посольской школе тут же, в «немецком городке». Мне нашлось местечко в московском офисе моей фирмы, который – вот чудо! – располагался тоже здесь, в административном корпусе. Если честно, помог муж, устроив кредит моему шефу. Наши банковские вклады росли. Я приспособилась готовить еду на воде из пятилитровых бутылей и летом разводила цветы на всех наших трех балконах. Однолетние.

Я не любила навещать родителей. Слава богу, их квартира с нашей помощью приобрела вполне европейский вид. Они вставили зубы и перешли с растворимого кофе на молотый. Но, сидя у них на кухне, я боялась посмотреть в окно. Вот прошаркали старик со старухой в засаленных дубленках и свалявшихся мохеровых шарфах, которые я на них видела и тридцать лет тому назад. Тогда они вернулись из последней перед пенсией командировки в Сингапур. «Вот, полюбуйся, журналист-международник. А знаешь, на какие гроши они теперь живут?» Такие замечания не прибавляли желания навещать родной дом. Зная об этом, мама и отец срывались редко. Но и без их помощи меня на лестнице мог схватить за рукав лысый дядечка, запомнившийся старшеклассником и не потерявший оптимизма, несмотря на то что живет в двухкомнатной квартирке вместе с женой, дочерью, зятем и двумя внуками.

Это было единственное место, рождавшее во мне беспокойство. Все остальное меня не касалось. Я вставала в одно и то же время, завтракала под немецкие теленовости, прощалась с мужем, если он проснулся, шла на работу. Ездила на своем «фольксвагене» за обычными продуктами в «Азбуку вкуса» и «Седьмой континент», а за биологическими, которые здесь назывались органическими и стоили в два раза дороже, чем у нас, – на Рублевское шоссе. Иногда мы ходили в ресторан, иногда в кино, иногда выезжали в какой-нибудь подмосковный дом отдыха. Оставалось два года. Мы планировали вернуться в Германию, когда дочь окончит здесь школу.

Время бежало, вот опять глинтвейн на рождественском базаре в Берлине, вот опять немецкая Пасха в Москве с берлинскими фарфоровыми яйцами, и зайчиками, и листочками на березовых ветках, заблаговременно поставленных в вазу.

Мне хватало мужа, дочери, родителей, перезваниваний с сыном и берлинскими друзьями. Связь с московскими одноклассниками и однокурсниками давно прервалась. Российские сослуживцы были моложе, чем я, считали мою зарплату слишком высокой для немки только по паспорту и, мысленно чертыхаясь, ездили по провинции вместо меня, чтобы подработать хотя бы на командировочных.

И зачем я тогда остановилась возле школы?