Лето с Бодлером

Нелегко разобраться, что именно Бодлер хотел сказать; разразившись чередой риторических вопросов, он, казалось бы, то хвалит, то ругает. Мане, видите ли, проявил нескромность, – а ведь он не первый, кто испытал нападки академической критики; Шатобриану и Вагнеру тоже досталось сполна, – а ведь оба они, и Мане должен это признать, превосходят его талантом. К тому же в их время искусства были в лучшем состоянии, чем сегодня. А Мане «всего лишь первый среди царящего в искусстве <…> упадка». Измученному полемикой Мане эта фраза едва ли доставила удовольствие.

Бодлер делает различие между «необычайно богатым талантами» миром гениальных Шатобриана и Вагнера, над которыми насмехались современники, и оскудевшим, упадочным миром, с которым вынужден тягаться Мане. Эту фразу можно понять так: вы отнюдь не образец, а всего лишь первый среди одряхлевшего, упадочного искусства, в которое превратилась сегодняшняя живопись. Бодлер призывает Мане к смирению, и эта проповедь самоотречения могла быть обращена им и к себе самому. На языке поэта упадок – синоним прогресса, современности. Еще со времен Всемирной выставки 1855 года он обличал «дремоту одряхления» [84], в которую впадают подпевалы прогресса. В Новых заметках об Эдгаре По он называет прогресс «великой ересью отжившей философии» [85]. Короче говоря, вы не первый художник, на которого обрушилась резкая критика; до вас были и другие, причем во времена великого искусства; вы – первый, но в эпоху, когда искусство характеризуется верой в прогресс, то есть в упадок.

Бодлер очень любит Мане, но, видя, как тот огорчен нападками критики, сомневается в силе его характера. Он пишет Жюлю Шанфлери: «У Мане большое дарование, и оно выстоит. Но у него слабый характер. Мне кажется, он огорчен и даже оглушен этим скандалом» [86]. Мане не обладает стойкостью Делакруа, и Бодлер хвалит его талант, но не гений, потому что его восхищают художники-бойцы, равнодушные к мнению других. Потому-то он ценит недалекого Шарля Мериона и считает Константена Гиса «солдатом-художником», вознося его на пьедестал «художника современной жизни» вместо Мане, которому потомство отдаст этот титул куда охотнее.

Бодлер (который, кстати, не видел Олимпию) обращался к Мане по-приятельски, с иронией, но его явная бесцеремонность в отношении к художнику, которого мы канонизировали, шокирует нас до сих пор. «Пускай Бодлер не сует нос в наши дела, говорит он хоть и звонко, но пустое, – писал Ван Гог своему другу, художнику Эмилю Бернару, в 1888 году, – пускай не вмешивается, когда мы говорим о живописи».

17 О смехе

Неужели так смешон человек, который падает на льду или на мостовой, оступается на краю тротуара, что физиономия его брата во Христе непроизвольно перекосится, а мышцы лица вдруг заиграют, как башенные часы в полдень или заводная игрушка? Бедняга наверняка ушибся, а может, сломал ногу или руку. Однако смех прозвучал, неудержимый и внезапный. Если мы вдумаемся в эту ситуацию, то в глубине сознания весельчака непременно обнаружим неосознанную спесь. Вот она, отправная точка: Я-то не падаю; я-то иду твердо; мои-то ноги меня не подведут. Я-то не такой простак, чтоб не заметить край тротуара или вздыбленный дорожный камень.

В эссе О сущности смеха Бодлер, казалось бы, описывает свое наблюдение: человек шлепнулся на бульваре, примерно как это случилось с поэтом в Утрате ореола, когда тот оступился на мостовой и обронил поэтический венок. При виде растянувшегося на улице человека прохожие автоматически начинают смеяться. Отсюда Бодлер заключает, что смех злобен, природа его сатанинская и восходит он к первородному греху. «Мудрец смеется лишь трепеща», – напоминает он вслед за Боссюэ. «Иисус никогда не смеялся», – говорил товарищ Бодлера Гюстав де Вавассёр. Смеются лишь болваны, не сознающие своей слабости и мнящие себя великими. Бодлер разрабатывает теорию смеха, который «кровно связан с древним грехопадением, с физическим и моральным упадком». В раю не смеялись и не плакали. Смех выявляет убожество человека и его неведение собственного убожества, отсюда и гордыня: «Смех происходит от идеи своего превосходства. Идеи поистине сатанинской».