Лето с Монтенем

Об этих читателях или, вернее, о читательницах, что будут тайком листать его опус, он говорит в главе О стихах Вергилия, обращаясь к весьма деликатной теме своей угасающей сексуальности:

Меня злит, что мои Опыты служат дамам своего рода предметом обстановки, и притом для гостиной. Эта глава сделает мой труд предметом, подходящим для их личной комнаты. Я предпочитаю общение с дамами наедине. На глазах у всего света оно менее радостно и менее сладостно (III. 5. 60).

Похоже, что Монтень решил писать по-французски потому, что его желанной аудиторией были женщины, не так хорошо, как мужчины, знавшие древние языки.

Вы возразите, указав на то, что его книга наполнена цитатами из латинских поэтов, и глава О стихах Вергилия – особенно, хотя он и касается здесь самой интимной части своей жизни. Так и есть: он не скупился на противоречия.

15 Война и мир

На страницах Опытов можно найти множество сведений о повседневной жизни Франции во время гражданской войны – худшей из войн, когда никто, укладываясь спать, не может быть уверен, что проснется свободным человеком, когда судьба каждого зависит от воли случая и рассчитывать приходится лишь на удачу. В главе О суетности Монтень пишет:

Я тысячу раз ложился спать у себя дома с мыслью о том, что именно этой ночью меня схватят и убьют, и единственное, о чем я молил фортуну, так это о том, чтобы всё произошло быстро и без мучений. И после своей вечерней молитвы я не раз восклицал: Impius haec tam culta novalia miles habebit![8] (III. 9. 176).

Перед тем, как уснуть, Монтень вверяет свою судьбу одновременно языческой богине удачи и христианскому богу, не забывая помянуть Вергилия, чтобы их примирить. Он понимает, что не властен над судьбой и над сохранностью своего дома. Но, в конце концов, как он замечает, к войне привыкаешь, как и ко всему:

Ну, a где против этого средство? Здесь – место, где родился и я и большинство моих предков; они ему отдали и свою любовь, и свое имя. Мы лепимся к тому, с чем мы свыклись. И в столь жалком положении, как наше, привычка – благословеннейший дар природы, притупляющий нашу чувствительность и помогающий нам претерпевать всевозможные бедствия. Гражданские войны хуже всяких других именно потому, что каждый из нас у себя дома должен быть постоянно настороже ‹…›. Величайшее несчастье ощущать вечный гнет даже у себя дома, в лоне своей семьи. Местность, в которой я обитаю, – постоянная арена наших смут и волнений; тут они раньше всего разражаются и позже всего затихают, и настоящего мира тут никогда не видно… (III. 9. 176–177)

Монтень не раз пишет об этом ощущении нависшей угрозы, которое он испытывает даже у себя дома, в непрочном укрытии своего замка, а также о том, что мы привыкаем жить в неизвестности. В Опытах постоянно напоминает о себе эта банальность войны, ее обыденная сторона, то есть не сами сражения, а всё остальное – каждодневные заботы (надо ведь как-то жить), в частности заботы крестьян, с такой же мудростью принимающих бедствия войны, как и ужасы чумы.