Лето второго шанса

– Вы уже выбрали? – К нашему столику подошла официантка средних лет, на шее – очки на цепочке, карандаш наготове над блокнотом, на красной форменной футболке наколка с именем Анджела.

Отец заказал черничные оладьи с беконом, а я то же, что и всегда – омлет «Поконо», известный тем, что готовится из яиц и разных видов мяса и сыра, но без овощей.

Анджела кивнула и, уходя, записала наш заказ. Я посмотрела на отца, сидящего напротив, и вдруг поняла, что мы остались с ним один на один.

Не то чтобы мы с ним никогда не ели наедине – мороженое, например, столько раз, что и не сосчитать. Но редко бывало так, что я пользовалась его вниманием безраздельно, чтобы не было ни брата, ни сестры, ни постоянного жужжания телефона. Я подумала, что пора сделать то, о чем размышляла со времени нашей поездки в больницу, – сказать, что люблю его. Но только я собралась это сделать, как снова появилась Анджела с кофейником, налила нам обоим по чашке кофе, и я поняла, что момент упущен.

Отец отпил кофе, поморщился и, глядя на меня, поднял брови.

– Ого, – заметил он серьезно, – всю следующую неделю, наверное, спать не буду.

– Крепкий? – спросила я, добавила в кофе сливки и размешала сахар. Отец, глядя на меня, кивнул. Я любила кофе, если удавалось придать ему вкус, лишь отдаленно напоминающий его истинный. Попробовав, что получилось, я почувствовала, что напиток по-прежнему очень крепкий, несмотря на сливки и сахар.

– Так, вот теперь я проснулась, – заключила я и добавила еще сливок, не столько чтобы сделать кофе менее крепким, сколько потому, что мне нравилось выжимать сливки из бутылки.

Наступило молчание. Пытаясь придумать тему для разговора, я взглянула на подставку под тарелки с рекламой местных фирм и надписью «Восторг гостя» в центре, а еще с размещенным на ней кроссвордом-судоку и несколькими вопросами, которые, вероятно, должны были помочь нерешительным посетителям завести беседу: «Какой ваш любимый фильм?», «Кем вы хотели стать, когда вырастете?», «Ваше любимое блюдо?», «Какое ваше самое приятное воспоминание?», «Где вы любите путешествовать?». Я посмотрела на отца – он тоже разглядывал подставку.

– Что скажешь? – Он кивком указал на нее. – Попробуем?

Когда принесли заказ, мы успели разгадать судоку. Отец набросился на оладьи, а я попробовала омлет. Пытаясь сосредоточиться на сочетании вкуса мяса и сыра, я все время возвращалась к вопросам, напечатанным на подставке и, перечитав их снова, поняла, что не знаю, как бы ответил на них отец. Он сидел напротив меня, добавлял сироп в оладьи, постукивал чашкой, чтобы ему налили еще кофе, и я понимала, – хоть мне и не хотелось об этом думать, – что скоро его уже нельзя будет ни о чем спросить. Поэтому мне казалось чрезвычайно важным сделать это именно сейчас.

– Итак, – сказала я, слегка отодвигая тарелку и глядя на первый вопрос, – ваш любимый фильм? – Едва спросив, я поняла, что знаю ответ, и мы в один голос произнесли: «Касабланка».

– Верно. – Отец покачал головой. – Не могу поверить, что никто из моих детей его не видел. От первого до последнего кадра – бесподобный фильм.

– Я посмотрю, – пообещала я. Потом я часто повторяла эти слова, когда он упрекал меня в том, что я все никак не посмотрю «Касабланку». Но сейчас я точно намеревалась его посмотреть.

– Впрочем, – задумчиво сказал отец, – наверное, лучше смотреть его на большом экране. Все это говорят. У меня никогда не было такой возможности. – Глядя на меня, он приподнял брови. – Ты ведь знаешь содержание?

– Конечно, – поспешно выпалила я, но ему, видимо, показалось, что я слишком долго обдумывала ответ.

– Действие разворачивается в начале Второй мировой войны, – сказал отец и откинулся на спинку стула, – в неоккупированном французском Марокко.

Когда мы вернулись на Причальную, я и наелась досыта, и успела выслушать рассказ отца о «Касабланке». Он пустился в ностальгические воспоминания о музыке, и тут на повороте улицы к нашему дому что-то привлекло мое внимание.

– Пап! – закричала я. Отец резко затормозил, и меня бросило вперед.

– Что? – спросил он, глядя по сторонам. – Что такое?

Прямо посередине нашей подъездной дорожки лежал знакомый пес.

– Это тот самый, – сказала я, выйдя из машины и закрыв дверь. В ярком солнечном свете пес казался особенно грязным, и я впервые усомнилась, что у него есть хозяева, к которым он мог бы вернуться. Я подошла к нему, и он помахал хвостом. Это меня удивило, поскольку до сих пор при наших встречах я вела себя вовсе не дружелюбно. Возможно, у него была удивительная способность прощать или, что более вероятно, короткая память.

Я взяла его за ошейник и оттащила на обочину. Отец проехал мимо нас.

– Это правда тот пес? – поинтересовался он, когда мы шли от машины к дому. Я кивнула. Как я и думала, он пошел за нами. Видимо, подъездная дорожка казалась ему чем-то вроде дороги в светлое будущее.