Летописцы летающей братвы. Книга третья

Внутри легендарного питейно-развлекательного центра я никогда не был. Две – три попытки взять его штурмом во время коротких наездов на Москву успеха не имели. Гордые и неподкупные швейцары насмерть стояли, защищая его от проникновения толпы, жаждущей оставить свои деньги в стенах популярного заведения.

В канун семейных торжеств и праздников, выстаивая длинные очереди за популярным тортом «Птичье молоко», продававшемся из пристроенного к ресторану магазинчика, я наслушался немало исторических рассказов об этом заведении. В частности, узнал, что он основан в начале девятнадцатого века купцом Семёном Тарарыкиным, что быстро завоевал популярность среди университетской профессуры, преподавателей консерватории, художников и писателей. Здесь бывали Толстой и Бунин, Горький и Куприн и здесь же проводились «Рубинштейновские обеды» в память основателя консерватории Н. Рубинштейна и даже состоялся банкет по случаю реставрации картины Репина «Иван Грозный и сын его Иван».

После революции о былой славе ресторана забыли, персонал разбежался, и здание отдали на откуп магазинов, столовой Моссельпрома, коллективу безработных и школе поваров. И только в 1955 году, к дню десятилетия освобождения столицы Чехословакии, его отреставрировали и вновь открыли. И вскоре «Прага» засияла звездой первой величины.

Жить в Москве и не побывать в «Праге» – преступление! Особенно, если это на халяву. Исходя из меркантильных соображений, я дал Светлицыну своё «добро».

Ровно в семь вечера уже по-хозяйски тарабанил кулаком в тяжёлую стеклянную дверь, призывая внимание швейцара к своей важной персоне. Усатый дядька в синем блузоне и фуражке с кокардой, в таких же синих штанах с лампасами, как у авиационного генерала, быстро отворил дубовые двери и с поклоном пропустил в просторный вестибюль. Наглость, по всему было видно, здесь уважали.

– По приглашению! – небрежно и веско бросил я с саркастической улыбкой, узнав мужика, который три года тому назад меня не пусти даже за красненькую.

– В какой зал изволите следовать? – с подобострастием спросил держиморда.

– В «Бирюзовый».

Детина мельком взглянул на извлечённую из широкого кармана картонку, мгновенно отыскал мою фамилию и ещё раз откланялся:

– Проходите, раздевайтесь.

Через пять минут вылощенный метрдотель в безупречном костюме цвета морской волны, в полупоклоне встретил меня на пороге и с достоинством проводил к столу, за которым уже сидели мои братья по перу.

Юрий Никитович, в строгом чёрном костюме и безупречно выглаженной белой рубашке, вышел навстречу, сердечно пожал протянутую руку и с улыбкой проводил к свободному месту. Сам он, на правах именинника, сидел во главе богато сервированного стола. По правую сторону от него на венском стуле утвердилась фигура Главного, по левую – коротышка Бессонов, остальные ребята расположились в соответствии табеля по рангам.

Кислякова среди собравшихся не было. Я и не удивился, зная татарское упрямство своего друга и верность однажды принятым решениям. Зато рядом со мной оказался давнишний мой знакомый Андрей Василец, литературный редактор из отдела очерка журнала «Советский воин», а напротив – Вася Захарько, корреспондент газеты «Известия». С Андреем я был знаком давно, ещё со времён обучения в Военно-политической академии. Парень мне нравился за мужскую красоту, беспечность, граничащую с безалаберностью, и способность излагать свои мысли коротко и просто. Я относился к подполковнику с уважением. И не потому, что в прошлом он принадлежал к когорте крылатых бойцов, но, прежде всего, за умение отстаивать свою независимость и достоинство.

Все гости, словно сговорившись, были в цивильном, вели себя раскованно, и только я в военном мундире чувствовал себя белой вороной. Это не есть гут, но виноват сам: поинтересовался у Светлицына о месте и времени встречи, но забыл спросить о форме одежды.

Ребята, судя по поведению, уже махнули по маленькой, весело стучали вилками и оживлённо разговаривали.

Прекращая шум, встал из – за стола Владимир Иванович:

– Не буду повторяться, наш Главный кормчий уже высказал пожелания виновнику торжества, – c почтением опустил он рюмку в сторону Миронова, – и с ними нельзя не согласиться. Хочу лишь добавить: чтобы елось и пилось, чтоб писалось и моглось!

Импровизацию оценили, за столом раздались аплодисменты, и все дружно выпили.

Через час, подпитые и сытые мужики, разбившись по парам, оживлённо разговаривали на темы по интересам. Молодой, лощёный и вышколенный официант изредка, кошачьей походкой, скользил за нашими спинами, внимательно осматривал стол и убирал лишнюю посуду.

Заиграл оркестр, и наши офицеры закружились в вальсе с избранными ресторанными женщинами. Воспользовавшись перерывом, я отвёл Белова в сторону, поблагодарил за гостеприимство, объяснил о квартирной проблеме, о завтрашней поездке на проспект Мира, и по-английски смылся с мальчишника.

Уже на лестнице меня догнал наш официант. Я, было, подумал, что забыл за столом какую – то вещь, но дело оказалось в другом:

– Вы уж извините, но краем уха я услышал, что вам требуется частная площадь?