Летописцы летающей братвы. Книга третья

С тех пор и повелось. Дымили и разговаривали, ходили вместе в нашу столовую, гоняли чаи в минуты затишья, перекидывались репликами при пересечениях. Мне нравилось её слушать и удивляться широкой эрудиции, ей необходим был терпеливый слушатель. И вскоре я поймал себя на мысли, что не такая уж она дурнушка, что матушка Природа никого не обидела, компенсируя невзрачную внешность другими достоинствами, например, интеллектом, и чтобы пренебрегать ею, как женщиной, не в моём характере. «Интересно, – думал я в тот момент, когда она с воодушевлением рассказывала о творчестве Байрона, – а в кровати она так же красноречива?». Господи, какие неожиданно пошлые и дикие мысли появляются в наших головах!

Но чему быть, того не миновать. Так говорила моя мама – оптимистка в моменты потерь и неудач. И у меня нет оснований сомневаться в её мудрости. Всё в нашей жизни предопределено таинственными и всемогущими силами. И если на роду вам суждено умереть в авиационной катастрофе, не сомневайтесь: так оно и будет. Что касается меня, то я бы предпочёл свою кончину в секунды оргазма. Красиво и приятно.

Был месяц май, разгар весны, когда наши чувства обостряются, когда воздух пропитан флюидами любви и когда щепка лезет на щепку. Предвыходной короткий день подходил к концу, и я уже прикидывал, как проведу субботу. Дочка давно просилась свозить её в Панораму, а Лада достала билеты в театр Эстрады на молодого, но уже популярного выпускника «кулинарного техникума» Геннадия Хазанова.

Журналисты и служащий персонал потихоньку сматывались с работы. У каждого находилась веская причина. Я тоже приготовил версию для Обухова о крайней необходимости забрать из Центрального военного универмага заказ на цветную плёнку. Тем более, что Курбатов уже жаловался на меня ответственному секретарю по этому поводу. Плёнка лежала в моём сейфе со вчерашнего дня, но я не торопился обнародовать свою удачу. Приятно, знаете ли, сознавать при игре в преферанс, если у тебя на руках неубойный мизер.

Перед тем, как отправиться к Обухову, я решил перекурить. Александра, как часовой на посту, меня уже поджидала и явно нервничала. Её длинные тонкие пальцы заметно дрожали, когда она стряхивала пепел в урну.

– Ты что, в детстве кур воровала? – пошутил я. Незаметно для обоих мы уже давно перешли на «ты». – Что – то случилось?

– Да сестра позвонила. Мы вместе живём. Потеряла, говорит, ключи от квартиры, а у неё свидание, надо переодеться. Не подбросишь? У тебя же машина…

На покрасневшем Шуркином лице читалась неподдельная озабоченность. Просьба застала меня врасплох, и отказать в такой малости не поднималась рука.

– Далеко ли живёшь? – соглашаясь, спросил я.

– На Соколе.

– Так чего же мы ждём? По коням?

Через несколько минут я вырулил на Ленинградский проспект и помчался по указанному адресу.

– Она у меня такая шалопутная, – между тем рассказывала Шурка о своей сестре. – Кошка, которая гуляет сама по себе. Капризная, своевольная, но душевная девочка. И хотя разница в возрасте между нами всего три года, я у неё вместо мамы.

– Работает?

– Спрашиваешь… Она у меня умница, инженер – конструктор. Но вот в личной жизни везёт не очень. В семнадцать лет влюбилась до потери сознания. После потери выскочила замуж за парня, старше себя на пятнадцать лет. А потом сознание вернулось, и оказалось, что вышла за алкаша с садистскими наклонностями. Ушла со слезами, вернулась ко мне. Вот теперь вдвоём и кукуем. У тебя – то семья в порядке?

– В порядке, – кивнул я, обгоняя старенькую «Победу». И посетовал: – Квартиры вот нет.

– Ну, это дело наживное. Терпение, мой друг, и ваша щетина превратится в золото, – рассмеялась Александра. – Кстати, давно хотела тебя спросить. Как у тебя дела с нашими ретроградами?

Я пожал плечами:

– Пробую сохранять нейтралитет, но боюсь, что не удастся. Прав Юрий Александрович, тематика журнала научна и никуда не годится. И оформление желает быть лучшим. Предложил как – то Миронову снимки лётчиков в условиях быта и неформальной обстановки, так его компания меня чуть на смех не подняла. Журнал официальный, его наши враги изучают, а ты предлагаешь фривольности, говорят, – перевёл я дух. – Не пойму: мы что, печатаемся для того, чтобы пудрить мозги супостату? Допустим. Но ведь в каждом деле должна быть мера?

Не дождавшись ответа, я закончил:

– Помяни моё слово: лопнет терпение, и я выскажу всё на редколлегии.

– Не боишься? Слопают тебя вместе с потрохами. У Кислякова есть покровитель, а ты – то гол, как сокол. Поверни направо.

Я послушно выполнил команду, въехал во двор и остановился у подъезда старой, кирпичной кладки, пятиэтажки.

– Ничего – подавятся. Я несъедобный.

Александра приоткрыла дверь, поставила ногу на тротуар и через плечо повернулась:

– Может, зайдёшь на чашечку кофе? Должна же я тебя как – то отблагодарить.

– Почему бы и нет, – пожал я плечами. – Никогда не видел берлоги сестёр.